Лоскутное одеяло
Шрифт:
С деньгами действительно катастрофа. Сережа в простое, и ему не платят ни копейки. Гости приносят еду, но сами ее и съедают. Я же - богатый столичный режиссер!
– получаю аж два рубля шестьдесят копеек суточных! Утром дал ему денег, чтобы он купил на завтрак хлеба, масла и сосисок. Ничего этого он, конечно, не купил, а принес банку оливок.
– Господи помилуй, зачем нам оливки, когда нет хлеба?
– Да ты посмотри, как это красиво!
И он поднес банку к окну, в которое било зимнее солнце. В его лучах, на просвет, это действительно было красиво.
Весь он в этом - не хлебом единым.
29 июля. Репино - Ленинград. Смотрели
Позвонили Нине Черкасовой, ее дача по соседству.
– Когда вы придете?
– Когда хотите.
– Только не завтра.
– Хорошо, будем созваниваться.
На "завтра" мы уехали в Ленинград, а она начала нам звонить без конца, ибо был день рождения Черкасова, она позвала Козинцевых и хотела, чтобы мы тоже пришли, но во время разговора со мной на нее "что-то нашло" и именно на "завтра" она нас и отменила, о чем несказанно жалеет - словом, теперь предстоит большой перезвон, а мы-то радовались, что уехали от телефона...
3 августа. Наконец выбрались к Нине Николаевне, гуляючи. После смерти Черкасова вроде бы все на своих местах. Инна с Ниной все время говорили о "Жигулях", ГАИ и ценах на бензин, а у меня было такое впечатление, что я сижу в гараже.
15 августа. Из письма Л.Ю. (Переделкино):
"...Такси из-за пожаров не разрешают ездить дальше окружной дороги. Новое дело! Как мы теперь будем циркулировать? Надеемся, что это не надолго. Вчера вечером у нас были Рая Кирсанова с мужем (Егор Зубков). Его посылают на 4 года в Париж (теле-радио), и они приезжали попрощаться.
Предыдущее письмо тебе отвезли Вознесенские. Андрей читал массу новых интересных стихов. У обоих вышли книги. Читаем с удовольствием".
12 сентября. Мы начали ездить на машине, и это нас очень волнует. Возвращается Инна домой и говорит:
– Послушай, я сегодня замечательно вышла из ситуации. Поставила машину и пошла во двор издательства "Искусство". А когда вернулась...
– Подожди, что ты делала в издательстве?
– Ничего. Мне дали сигнал моей книги "Меч и Хиросима". Но когда я вернулась, то увидела...
– Подожди! Ну, и как сигнал?
– Нормально. Так вот, машина...
– Но как выглядит книга? Обложку переделали?
– Конечно, куда они денутся? Так вот, я увидела, что машину кто-то сзади заставил и...
– Господи! А как фото, все напечатали? Подписи на месте?
– Наверно. Ты слушай. Я смотрю в зеркало и вижу, что могу подать назад всего ничего. Но я...
– А шрифт ты посмотрела? Какая бумага?
– Да при чем тут бумага? Я ведь могла его стукнуть бампером! А если подать вперед, то...
– Сколько же вышло страниц?
– Ты лучше послушай, как я вышла из положения. Я дала чуть-чуть назад, но в это время...
– Дай скорее посмотреть книгу.
– Поищи, она где-то в сумке. Так слушай: в это время передняя машина уехала, и я свободно вырулила!
Представляешь? Такое везение!Эту историю любил Аркадий Исаакович Райкин.
7 ноября. Концертная ставка Райкина сто четыре рубля выступление в концерте, один-два номера. А в спектакле он играет четырнадцать номеров, и получается сорок шесть рублей. И уговаривают: "Зачем вам театр? Выступайте на эстраде, ведь какие деньжищи! И легче". Всячески пытаются закрыть ему рот.
В разговоре с ним Фурцева прямо говорит, что нет на него спроса из-за границы. На самом же деле его приглашают и Канада, и ФРГ, и Франция. Нормальная врунья.
Сняли на ТВ два его монолога. Звонят из редакции, что Лапин вырезал какие-то фразы. Райкин звонит Лапину, тот лжет: "Я вырезал? Да никогда себе этого не позволю. Это они сами там в отделе себе напозволяли". И бросился в редакцию, чтобы вздрючить тех, кто посмел сказать Р. о купюрах: "Кто посмел? Зачем сказали?" Завтра должны показать - интересно, восстановят ли?
1973
23 января. Вечер в Доме кино - 75 лет Эйзенштейну. (Среди прочих выступал я.) Кадочников рассказал:
"Эйзенштейн говорил Названову, игравшему Курбского: "Ты знаешь, как конь ведет себя, когда хочет кобылицу? Да будь она хоть на горизонте, он к ней полетит во весь опор, сметая все на своем пути - огонь из ушей, дым из ноздрей! Так и Курбский стремится к власти".
Названов начал репетировать. Эйзенштейн смотрел в объектив, дал мне взглянуть. Спрашивает: "Кого он играет?" - "Курбского", - отвечаю.
– "Нет, говорит Сергей Михайлович.
– Он играет жеребца"".
[9 февраля. Снимал у Александрова. Поразительно вне возраста Орлова. Вблизи и при ярком свете просто хороша. Но чуть свет не тот или ракурс...
18 февраля. "Книга про Эйзенштейна" Шкловского полна воды, рассуждений около, а фактов интересных мало. Про Перу целая глава, а пустая. Заметил одну неточность: Шкловский пишет, что Э. в гробу был покрыт золотым платом, золото смешалось с пеплом после кремации. На самом же деле, когда гроб опустили, вниз бросился директор картины "Иван Грозный" (кажется, Анцелович) и, прежде чем гроб попал в печь, сорвал плат - он числился на картине! Так что с пеплом золото не смешалось.]
25 марта. Читаю критику Л.Ю. (в рукописи) книги Перцова*. Очень здорово и умно. Уязвимы только те места, где Л.Ю. пишет о сестрах. В остальном же все предельно убедительно.
Снимали в доме Чайковского в Клину. Письма его хранятся там в особом бункере, все очень научно. Нас туда пустили, показали, но снимать там было не с руки. Сотрудник дома рассказал, что письма Чайковского к фон Мекк хранились у ее сына, которого в 1925 году расстреляли. Семью - выслали. Все - в том числе и письма Ч.
– конфисковали. Но много лет подряд музей покупал эти письма у каких-то лиц, явно подставных, поскольку - разных. Как они к ним попали, никто из них не говорил. Музей был уверен, что гепеушник в свое время их захапал и постепенно продавал. Уже в пятидесятых годах по почте пришла последняя партия, анонимно, бесплатно. Но трех писем все же недоставало. И когда умер Борис Асафьев, выяснилось, что они были у него и он их завещал музею. Никто там не знает, как они к нему попали. И музей засомневался, что письма много лет продавал гепеушник... Но так или иначе, теперь все письма Чайковского к фон Мекк собраны и хранятся в Клину. (Такова версия музея.)