Ловчие

— Я многое забывать стал, Котя… Особенно о моей Нонго… Только и помню, что имя да место, откуда она. И всё. В памяти нет даже лица жены. И я не… я не помню… - он замер, застыл, как умер на миг.
– Я не помню имени нашей дочери... Знае, каково забыть имя, ради которого всё зашвырнул в пекло?..

Я по-прежнему молчал.

— Я не помню, как выжил… А когда пытаюсь вспомнить хоть что-то о том чёрном дне, вижу только змеиный круг на две половины. Знак. Печать. Замок. Я… святые истоки…

Дед говорил про видоизменённый Инь-Ян! Что-то щёлкнуло внутри, я встал, подошёл к нему и сел рядом. Положил руку на его плечо - такое хилое вдруг и сухое. Я ему верил. Отныне я никогда не усомнюсь в своём патриархе.

Кто же ты, Нонго, способная отравить разум даже предводителю древнего рода?..

Глава 25

Нередко бывает так, что любимое дело любимо тобой только издали, платонически. Это когда на него не хватает либо времени, либо денег, либо смелости. Ну или всего перечисленного сразу.

Я платонически любил... охоту. Видимо, бубнили где-то глубоко сибирские корни. Всю жизнь хотел заиметь ружьё, пару раз даже почти пошёл получать разрешение, но дела, дела. То один “Крузак” загремел, то другая “Ку-семь” забрякала. А устранение шумов в салоне привыкших слушать только себя людей - деньги. И немалые.

В итоге охотился я лишь однажды, да и то в детстве. Как-то по зиме поставил в ивняке вдоль реки заячьи силки и ушёл домой довольный, без двух минут добытчик. Время как раз было не очень сытое, с работой в посёлке был полный швах, а папа чего-то притих в своём далёком Питере. Но никто ж не сказал мне-десятилетнему, что силки не кладут на заячью тропу, а подвешивают над ней, и делают их не из ярко-красной капроновой нити, вытянутой из китайской диванной накидки, а из нихрома в худшем случае, чтоб зверёк не смог перегрызть да и вообще не видел, а то - красное на белом! Я ещё кусочки морковки в центр каждой петли положил в качестве приманки. В общем, зайцы надо мной только дружно посмеялись.

Охота… На Ногте Бога было не до неё. Нкои грелся бы на своём камне сколько его рыбьей душе угодно, не реши та раскосая самоубиться. Сейчас же воплощалось моё давнее желание, пусть и не в том виде, в каком я себе это представлял. Наверное, поэтому ощущалась лёгкая дрожь. Ну не от страха же! Хотя, тут было чего испугаться.

Мы с Герой стояли близко, почти плечом к плечу. Так вышло неосознанно, просто когда местность вокруг стремительно теряет узнаваемость, превращаясь в дремучую, беспросветную, криволапую чащу из старинных сказок, человеческое тепло рядом воспринимается иначе.

— Кость, а ты их тоже видел?

Не полностью прорисовавшаяся чаща схватила последнее слово и, словно псина какая, начала трепать, бросая во все стороны куски рваного эха.

— Кого?

— Моих маму с папой. Там, внизу.

— Нет, - сипло выдавил я и прочистил горло.

Холодало. Изо рта пошёл пар.

— Значит, ты видишь своих?..

Вот на кой я рассказал ему про семью?! Утешить решил - ты, мол, пацан, не один такой. Зачем?! Но от необходимости отвечать избавил дед. Его голос, как всегда раскатистый в храме, слышали мы оба:

— Иришка давно говорила мне, что под усадьбой кто-то шебуршит. Якобы, даже знае кто, потому как крупа плесенью идёт, травы некоторые выветриваются, а не должны бы. Сам я проверить не могу. Выдам себя. Иришка же говорит, что виде кого-то. Только она не сделае ничего сущности, если та ниже сферы спящих! Да и мала она. Остаётся вам. Возможно, придётся драться - когда-то надо начинать. Только держитесь вдвоём, ясно? Не забывайте, у вас есть родовые мечи. Во плоти я вам не помогу, а вот руку направить - завсегда, если за круг усадьбы не выскочите. Да и если тварь словами не пойме, мечи убедительнее будут. Глядите, она там не одна може быть.

Изменение окружающего мира прекращалось. Сначала это всегда выглядит просто торможением, замедленной прокруткой записи - своего рода “глазком” в нижнюю сферу. Ловчий заглядывает, подсматривает, что там ждёт. Полное же погружение меняет пейзаж до неузнаваемости.

— У каждого Духа рода есть особенность, малята, - продолжал наставлять дед.
– У нашего - охотничье чутьё. Но будьте осторожны! Точно сказать не могу, на кого вас выведе наш дремлющий Дух.

— А кто тут вообще? Баба-Яга?
– громко посмеялся пацан. Нервничал.

— Бабу-Ягу ещё в Революцию на алтарь Лига определила!
– с досадой громыхнул патриарх. Гера поморщился и попытался прочистить ухо.
– Да и не гадила бы она так мелко, не тот уровень. А в этих чащобах теперь что только не водится… Рядом же тракт меж двух столиц! После всего, что Вотчина подписала… не знаю... Но не удивлюсь, если наших духов тут и нет совсем.

Мы с Герой переглянулись. Сфера сущностей предстала перед нами во всей красе: скрипы сухих веток, стоны какие-то из мрака чащи, ветер поверху срывается на лихой разбойничий свист, путаясь в корявых пальцах не то дубов, не то вязов с глубокими трещинами вдоль всего ствола. Страшная сказка, как она есть. Только почему-то нет ощущения, что там, в чаще - лешие да кикиморы. Нечто иное, чуждое притаилось в исконно русских дремучих лесах этой сферы, и уже чувствует себя как дома. Раз уж одна из сущностей свила себе гнездо прямо под усадьбой патриарха ловчих.

— Я буду с вами обоими, - пообещал он снова.
– Но только если вы не покинете моей усадьбы. Вне её я смогу направить только Котю. Понимае? Границу Нафан шерстяной ниточкой отметил, не ошибётесь.

Мы дружно кивнули, опять переглянулись. Даже мне, взрослому мужику, было боязно сделать шаг навстречу чаще, чего уж говорить про пацана, которому нет и восемнадцати.

— И ни шагу друг от дружки!
– повторил дед. Переживал.
– В общем, ни пуха. Я рядом.

— К чёрту, - сплюнул я, и мы пошли. Шагнули одновременно, как по команде.

Лес ожил, едва в него вошли люди. Задышал хрипло, зашептался наперебой на грани слышимости. И было что-то в этом шёпоте… жалостливое, но в то же время злобное и опасное. Обида какая-то была. Старая, не зарастающая. Я выискивал движение: меж деревьев ли, самих ли деревьев. Не знал, чего ожидать от такого места, и переставлял ноги, как заведённый солдатик, готовый в любой момент призвать из ниоткуда клинок. Гера озирался, раскрыв рот. При взгляде на него мелькнула неуместная мысль: пацану бы ещё бакенбарды да гусиное перо - вышел бы самый настоящий Пушкин. А что лицом белый - пойди, попробуй не побледнеть, попав в чащу из собственных сказок!..

Дух наш проснулся почти сразу, мы не прошли и полусотни метров: Гера вздрогнул, зыркнул на меня, и я положил пацану на плечо руку - всё хорошо, привыкай. К рыку из-под храма хоть и сложно, но можно привыкнуть и перестать подпрыгивать каждый раз.

— Туда?..
– с каким-то нехорошим придыханием спросил поэт, указывая в сторону, куда дёрнул нас Дух.

Я кивнул и не успел опомниться, как он уже сорвался с места.

— Гера, твою мать!
– ничего не оставалось, только догонять.