Ловчие

— Кто-то хотел ответов?
– призывно подалась вперёд цыганка, продолжая смотреть на меня одного.
– Не вопрос - всего-то три монеты!

Зубодробительной сбивкой гитарный ритм прошили ударные, свет вспыхнул и угас под затухающий пульс басухи - жертвенно, пульсирующе. Толпа пришла в движение и заулюлюкала, я даже не сразу понял, почему. На сцену медленно вышел Нойз, буднично так, словно за хлебом, нажал ногой на педальку примочки и вступил - и ритм-гитарой, и вторым исполнителем, резко, как манифест, зачитывая каждую вторую строчку песни. А цыганка вскрыла зал, как консервную банку, будоражаще-мощным, визгливым вокалом:

“Когда родится первый Проводни-ик,

Воронка мира замедлит кружение

И Жернов поглотит даже солнца бли-ик.

От голода. В изнеможении.

Мучительно пуста была его страда-а,

Под стопами-копытами-когтями божьими

Но когда змея укусит кончик своего хвоста-а

Вскинутся мечи над теми божествами ложными”.

Голос цыганки, казалось, сам был способен вращать целую вселенную! Я стоял разинув рот, качаемый кем-то прыгающим даже тут, у выхода, и пытался понять хоть что-то.

“Когда погибнет первый Проводни-ик,

Настанет час голодного Жернова!

Все слои реальности он пронзи-ит,

Чтобы насытиться по праву первого”.

Толпа и вправду сделалась похожа на обезумевшее от запаха крови стадо. Люди ничего не понимали, и просто ревели, захлёбываясь массовым экстазом. Нойз вдруг схватил микрофон и выдал с такой экспрессией, что вены на его висках стали видны даже отсюда:

“Когда погибнет первый Проводник.

Чаши весов покажут кто мал, кто велик.

И если ты услышал меня, то беги.

К самому краю, вверх по руслу изначальной реки!”

Он швырнул микрофон, сорвал с себя ремень гитары, бросил её тут же, на пол, и ушёл. Но цыганка, улыбаясь, двигаясь под замедляющийся гитарный ритм, продолжила своим нечеловечески глубоким голосом вдавливать меня в отполированный подошвами пол:

“Всякий ловчий ловит, но не всякий ловим

Тенётами любви - чистой, жертвенной!

В логове змеи был рождён херувим,

Готовый потратить себя на прозревшего смертного!”

Даже прожекторы не удержались на кронштейнах и запрыгали, завертелись. Меня опять согнуло пополам, и музыка слилась в сбивчивый стука сердца, наложенный на шум какого-то беспокойного моря в ушах.

Я открыл глаза. Холодный воздух, пар изо рта. Кажется, я вывалился из клуба, когда понял, что не могу дышать. И стоял теперь, как идол, прямо посреди пешеходной части улицы. Спереди, в каком-то метре-полутора проезжали машины, а сзади темнел тот самый проулок, из которого ещё доносился рёв и визг гитар. Там же стояла и она, поигрывая моими монетами. Точнее, уже своими.

— Кто ты такая?..
– прохрипел я, давясь осознанием, что цыганка легко могла меня убить в клубе. Могла! Но не убила.
– Почему ты…

— Остановись, мой хороший, остановись!
– махнула она ладошкой и звякнула множеством браслетов.
– Я никогда просто так не отвечаю на вопросы. Такова уж моя суть. Задавай вопросы правильные, их у тебя всего три.

Я стоял. Как дурак топтался на месте, боясь, что если сделаю хоть шаг - к ней ли, в сторону ли - цыганка сгинет. Она тоже не уходила, и всё мерила меня взглядом, усмехаясь надменно, ломая красивую чёрную бровь с вызовом - ну, мол, чего озяб-то, соколик?.. От неё несло древностью. Женскими страхами и кровью. Украденными жизнями от неё смердело, чудовищным способом прерванными прямиком в утробе.

И где дед, когда он так нужен?..

Всего четыре единицы энергии в храме. Бильвизу было поровну, когда я затратил на него три. А эта - даже не редкая. Она ж как живая! И стоим мы сейчас в сфере спящих, и пела она для спящих! Да и выглядит она, как обычный человек! Маскировка! Цыганка была легендарной сущностью, точно. И я обязательно выясню, какой именно.

А дёргаться лучше не стоит. Урок Прета я запомнил, да.

— Я прочла про тебя, прирождённый рода Велес, всё по своим перьям, - продолжала позвякивать монетами она.
– Поэтому мы говорим. Твой род возрождается, но ты пока даже не знаешь, ради чего. У вас нет общей цели.

— Цель есть у меня, - выдавил я, внутри храма взывая к деду.

— Месть! А как же! Но если ты продолжишь начатое, то в конце получишь только разочарование. Ты избрал неверное начало для своего пути. Тебя ведут.

— Кто?

— Много кто. К тебе тянутся десятки пуповин, мой хороший. Ты сын множества родителей. Но вижу точно: ведёт тебя и та, кто родилась сотни раз, кто жизни свои, как кожу скидывает! Она тоже жаждет мести.

Стало душно, несмотря на морозец. Я расстегнул верх пуховика. Цыганка усмехнулась и продолжила:

— Ещё вижу: ты способен и должен добиться своего! Но не сейчас. Запомни мои слова. Остынь. Не ходи ни за кем. Не будь на поводу. Начни путь заново, наберись сил.

— Как?

— Род. Сила в нём. И в верных союзниках. Прямо сейчас возрождается не только Велес, хороший ты мой. Я знаю это потому, что вырванный из чрева неокрепший плод - моя стезя! А прирождённые таковы и есть - беспомощные, опустошённые, в крови и слизи, как в остатках прошлой жизни, из которой их выдернули. Помнишь себя?

Я хотел спросить, что ей от меня нужно, но осёкся. Вместо этого просто пялился на цыганку, выжидая. Остался всего один вопрос. И она продолжила, хитро сощурившись:

— Я помогаю тебе, прирождённый, потому, что такие, как ты - моя надежда. Наша надежда. Нас истребляют, мой хороший. И почти уже истребили. Кто защитит нас - появившихся задолго до того, как славяне стали единым народом? Ты? Или твоя соседка?
– цыганка показала мне одну монету, - Московский мальчик позолоченный?
– повернула “лицом” другую, - А может тот, кто пробудился далеко в Сибири?
– покрутила она меж пальцев третью и снова начала вертеть их все разом, как заправская циркачка.
– Или вместе вы станете новым стержнем Вотчины?

Я молчал. Мысль, что в погоню за Сабэль меня толкала сама Нонго как-то не умещалась в череп. Она была нелогична и противоречива. Пусть не только Нонго, но от этого легче как-то не становилось. Не было никакой гарантии, что цыганка не врала, конечно. Тут бы выручил патриарх. Если б откликнулся.

— Старым родам нет дела до нас. Они продают нас за сомнительную привелегию продолжать привычную жизнь. Прошлое? Они его стараются забыть. Им нет дела до себя, ведь предавая наследие предков, они пускают себе кровь. Будущее? Не смеши, мой хороший, - лишь бы сейчас было хорошо! Старым родам нет дела ни до чего. Они уже мертвы. Они гниют, готовые разложиться на кусочки, расползтись червями под подошвы чужеродных хозяев. Недолго им осталось, недолго. Но не все такие, мой хороший. Да только вот Вотчина - власть! суть! мощь!
– у таких.