Ловец удовольствий и мастер оплошностей

Нормальной еды в этот час уже не подавали. Омлет, «крок-месье» (подобие гренки с яйцом и расплавленным сыром), что-то еще в этом роде. Я предпочел простой бутерброд с беконом и корнишонами.

На стойку выставили тарелку с настоящим серым хлебом, похожим на «пуален» [7] , и банку с корнишонами и деревянными щипцами. И после того как обхаживающий меня малый с длинными усами, наверное сам хозяин, принес мне бокал красного местного вина, которое оказалось еще и охлажденным, я стал смотреть на всё с облегчением. Именно этим иногда и одаривают провинциальные французские города с их незнакомыми улочками и захудалыми кафе. Здесь непременно чем-нибудь да удивят, побалуют.

7

Известная во Франции марка качественного фабричного хлеба, выпекаемого из ржаной муки. – Примеч. ред.

Нормальной еды в этот час уже не подавали. Омлет, «крок-месье» (подобие гренки с яйцом и расплавленным сыром), еще что-то в этом роде. Я предпочел просто бутерброд с беконом и корнишонами.

После кафе, обойдя площадь, я сразу попал на нужный мне перекресток, к боковому входу в громоздкий местный храм, со стороны даже не похожий на церковь, скорее на музей или просто на старой постройки присутственное место.

Главный вход с высокими дубовыми дверями выглядел наглухо запертым. Я догадался, что найду Элен не за парадными дверьми, а во флигеле, перед которым на тротуаре стоял микроавтобус и топталась горстка зевак.

Я вошел под тенистый, прохладный свод. По-русски я спросил Элен. Женщина в светлом монашеском одеянии, рослая, худая, с правильным славянским лицом кивнула мне и удалилась. Вернулась она вместе с Элен.

Элен было не узнать. Тоже вся в белом, в светлом чепце, не то в косынке, аккуратно связанной на голове, с убранными под нее локонами, она смущенно улыбалась невзрослой, воспаленной улыбкой. Пожав ей руку, я вдруг не знал, как держать себя в новой для меня обстановке, и озирался по сторонам, стараясь быть попроще, подружелюбнее.

Иконы, календари, книги – всё это было разложено и расставлено вдоль стен на столах в не очень светлом и тесноватом помещении. Выставочное хозяйство уже упаковывалось в коробки. По всей видимости, уже сегодня весь этот скарб должны были увезти.

Я спросил у Элен, так ли это. Она подтвердила мою догадку тоном немного извиняющимся. Получалось, что я приехал в самый разгар погрузки.

– Я вас подожду, – сказал я. – Потом какие у вас планы?

– Здесь еще на час работы. Потом все должны ехать в гостиницу, – ответила она. – Вот всё погрузим и тогда…

– Я не могу помочь?

Элен замялась. Я обернулся на донесшийся с улицы шум, и мой взгляд остановился на коробках, горой составленных для загрузки перед распахнутым микроавтобусом.

– Может, буду носить? – предложил я.

– Да не утруждайте себя.

– Нет-нет, я помогу.., – настоял я.

– Матушка! – обратилась Элен к монахине, которая меня встретила. – Нам помогут немного. Мой знакомый…

По тону чувствовалась, что Элен не знает, как меня представить. Однако матушка, нисколько вроде бы не удавившись ни Элен, ни моему присутствию, чуть ли не навязчивому, поблагодарила меня кроткой улыбкой и тактично показала на строй коробок, уже составленных для выноса слева от входа.

Я принялся за работу. Мне помогал коренастый белобрысый малый с лицом аутиста, которого сестры, суетившиеся вокруг, звали Алешей. Их было всего человек восемь, в основном женщины – монахини с ног до головы в светлом. На меня никто не обращал внимания. Все принимали мою помощь как нечто должное. И это позволяло мне всех разглядывать, изучать выставочное хозяйство. Лезть с вопросами я не решался.

В основном это была обычная церковная утварь, какую можно увидеть в церковных лавках. Штампованные иконы, клееные, на дощечках, и даже шитые. Само шитье – подобие плащаниц или хоругвей, но вряд ли оригиналы, скорее всё та же мануфактура с каких-то церковных фабрик. Здесь же лампадные чаши разных цветов. Подсвечники, цветные календари, аудио-диски, книги и некоторые на французском и английском языках, хотя по виду, по обложке, изданные, конечно, не в Европе.

Элен занималась упаковкой книг в дальнем углу помещения. Время от времени она поглядывала на меня с озабоченностью, наверное всё же удивляясь энергичности, с которой я таскал коробки в загружаемый «мерседес» и даже уже начинал верховодить над другими, так работа шла более слаженно.

Алеша, видимо и в самом деле инвалид, привыкший работать под чьим-нибудь руководством, с готовностью мне подчинялся: передвигал коробки поближе к входу, подавал их одна за другой через порог, чтобы дело шло быстрее и чтобы мы не преграждали своей возней проход другим, тоже носившим вещи в машину.

Было очень жарко. Я по-настоящему взмок, то и дело был вынужден пользоваться носовым платком, чтобы просушить лицо и шею. Я жалел, что не прихватил из машины бутылку с водой. Просить пить было как-то нелепо. Что удивительно, никто из монахинь или сестер не потел, как я, несмотря на то, что в свои одеяния они оказывались укутанными с головы до ног, и даже не снимали своих косынок. Упитанный Алеша тоже легко переносил жару. Это бросалось в глаза.

Та же высокая монахиня вдруг подошла ко мне с большой керамической кружкой и, едва заметно улыбаясь, протянула мне воду.

Я молча принял подношение и прочитал в ее глазах деловитое удовольствие, которое неизбежно, наверное, должен испытывать человек, привыкший заботиться о беспомощных, зависимых от него существах. Например, за коровой, подумал я, или еще за каким-нибудь домашним животным.

Может быть, я и вправду никогда еще не видел людей, способных работать так слаженно в полной тишине, без слов. Этому трудно было не удивляться. Все понимали друг друга с полуслова или вообще без слов. Вряд ли это объяснялось только тем, что им уже много раз приходилось проделывать все те же жесты сообща.

Осушив кружку, я вдруг почувствовал себя легко среди этих странноватых и непохожих на меня людей. Меня приняли, не задавая никаких вопросов, просто потому что я здесь оказался. Вряд ли только из-за Элен.

– Вы, наверное, еще хотите? – спросила сестра.

– Спасибо, я бы выпил еще, – сказал я.

Она вернулась с новой кружкой воды и вместе с ней протянула мне аудиодиск и какую-то брошюру.

– Это про нас… про наш монастырь.

Я взглянул на название диска.

– Свято-Елисаветинский монастырь, – кивнул я, будто от меня чего-то ждали.

– Да, в честь преподобной.

– Это под Минском? – спросил я; но нужно было понять и меня, ведь о Белоруссии, проклятой миром, который правил не президент, а некий «батько» с усами, я знал не больше, чем весь прочий мир.

– Да, это рядом, – с той же кротостью ответила та. – Почти в городе, на окраине Минска. Троллейбусом можно доехать…

Час спустя я сидел с Элен на скамье под платанами немного особняком от всей группы. Все собрались, успели прибрать внутреннее помещение и отправить микроавтобус, загруженный по самую крышу, своим загадочным маршрутом. Каким именно – я стеснялся спрашивать, понимая, что всё, что бы мне не ответили, прозвучит слишком неожиданно. Сбившись безмолвной стайкой, все ждали прихода другого микроавтобуса, который должен был отвезти всех в гостиницу.