Lover In Low Light

— Что ты хочешь мне сказать?

— Я хочу, чтобы ты сказала, что чувствуешь, Кларк.

— Я чувствую, что…

— Не мне, — прервала её Аня. — Лексе. Ты должна сказать Лексе, Кларк.

— Я не могу сделать этого, — уже более уверенно трясёт головой Кларк и огибает барную стойку, возвращаясь в главную часть галереи. Она не ждёт, когда Аня пройдёт за ней, даже молча надеется, что она не сделает этого. И всё-таки тяжёлые ботинки стучат на полированном полу: как и ожидалась, Аня следует по пятам.

— Нет, ты можешь, — утверждает ей позади Аня. — Ты можешь.

Кларк наклоняется, берёт моющие средства с пола и бормочет:

— Пожалуйста, просто иди домой. Аня.

— Я не уйду просто потому, что ты этого хочешь, — сказала Аня, — от этого ты не получишь правды.

— Она знает! — Кларк снова бросает моющие средства на пол и разворачивается. Её грудь вздымается при тяжёлом дыхании, что она вдыхает и с силой выдыхает. Она находится на грани взрыва. Часть её желает взорваться, разорваться на частицы, измельчиться в пыль; быть лишь воздухом, потому что тогда, возможно, эта ноша, эта ужасная ноша, просто ушла бы, и она больше не будет чувствовать этого. — Она знает.

— Ей нужно услышать это.

— Нет, не нужно, — заверила Кларк. — Ей не нужно знать, что я порвала с Финном или что я до сих пор хочу быть с ней, или хотя бы что-то из этого. Я сделала свой выбор. Я не собираюсь делать выбор за неё. Наша история и так достаточно тяжела. Я не собираюсь обрушивать на неё свои чувства и заставлять её считать, словно она должна выбирать прямо сейчас или вообще когда-либо. Если она желает меня, она может решить это для себя без какого-либо напора с моей стороны.

— Я не говорю тебе заставлять её делать выбор, Кларк, — сказала Аня. — Я просто прошу тебя немного открыться. Я говорю тебе сказать ей, что это касается не только тебя, что у тебя до сих пор есть к ней чувства. Это откроет дверь. И всё. Ничего больше. Ничего меньше.

— Я не могу сделать этого.

— Почему нет?

— Потому.

— Потому?

— Потому что я не могу! — Кларк трёт свои покалывающие глаза прежде, чем посмотреть на Аню. — Ты думаешь, я просто могу позвонить и сказать: «Хэй, у меня до сих пор остались к тебе чувства»? Ты думаешь, что это так легко, что я могу просто задеть верхушку айсберга и не утонуть? Что это полностью, блядь, не уничтожит меня?

— Кларк.

— Нет, ты хочешь знать, почему я не говорю ей, Аня? — сдавленный, лишённый радости, беспомощный смех проталкивается через неё, на заключительных нотах смех переходит в сдержанное рыдание. — Я не могу сказать ей потому, что если я открою свой рот, то то, что оттуда выйдет, не будет «у меня до сих пор остались к тебе чувства». Это будет не легко или просто, или как-то ещё, что можно затолкать в маленький пакетик, который она сможет поставить в сторонку и разобрать его позже. Это будет всем. Это будет «я не хочу быть твоим другом. Я не могу быть твоим другом. Меня убивает быть твоим другом, потому что я не хочу дружбы с тобой».

Кларк делает резкий, шаткий вдох, слёзы проталкиваются сквозь ресницы. Голос хриплый, когда она произносит эти слова, но она, так или иначе, заставляет себя произнести их. Она закрывает глаза и представляет Лексу прямо перед собой.

— Я не хочу нескольких украденных моментов в баре или неловких двойных свиданий, или возбуждённых переглядок через всю комнату. Я не хочу историю, о которой мы никогда не будем говорить или обо всех этих крошечных сломанных моментах. Я хочу всю жизнь. Я хочу не меньше жизни.

Её колени затряслись, словно они признают её ошибку. Она открывает глаза, на щеках видны линии, и она смотрит на Аню:

— Потому что именно это мы и обещали друг другу.

Её голос сломленный, искажённый, и Кларк почти сердито вытирает свои щёки, после чего говорит:

— Вот, почему я не могу сказать ей, Аня. Потому что я хочу то, что больше не принадлежит мне, чтобы желать этого, то, что не было моим годами.

Пройдя маленький промежуток между ними, Аня положила одну руку на плечо Кларк, а другой вытирает свежие слёзы на щеках девушки.

— Может, поэтому ты и должна рассказать ей, Кларк. Какой смысл в жизни, если ты не живёшь?

— Я не могу. Я не собираюсь быть эгоисткой.

Аня вздохнула и покачала головой:

— Ладно, — в последний раз она сжимает плечо Кларк, разворачивается и направляется обратно в сторону мини-бара, берёт свой шлем и проходит в сторону входной двери.

Когда она приоткрыла дверь, зимний воздух ворвался внутрь, и Кларк вздрогнула.

— Позволь мне хотя бы спросить у тебя, — сказала Аня, остановившись у открытой двери, чтобы надеть шлем и закрепить его. — Ты порвала с Финном, потому что ты не думала, что это справедливо: быть с ним, ведь ты до сих пор любишь Лексу. Так, что может быть более эгоистично? Сказать Лексе, что ты чувствуешь, чтобы она знала, что у неё хотя бы есть шанс с тобой? Или не говорить Лексе, что ты чувствуешь и позволить ей думать, что нет никакой надежды, чтобы она осталась в отношениях с кем-то, кто заслуживает, блядь, лучшего, чем быть чьим-то вторым номером?

Кларк открывает рот, её грудь болит, внезапно стало невозможно дышать. Она не может довести слова до губ, не может заставить голос сформироваться в пустом воздухе, но Аня и не ищет ответа. Она просто хочет довести до неё эту точку зрения, и у неё это выходит. Кларк чувствует, словно острый наконечник рассекает её грудь.

— На кону стоит несколько больше сердец, чем ваши с Лексой, — говорит Аня, и, не говоря ничего больше, она выходит из галереи в снегопад.

========== Глава 4: Мы не те, кем привыкли быть. Часть 2. ==========

Пальцы болят от усилий, которые она предпринимает, чтобы продолжать двигаться. Лекса обвивает её и отталкивается от руки Кларк. Рука самой Лексы на шее блондинки оставляет почти кровавые следы, ногти другой руки отчаянно царапают поясницу. Колени Кларк слабеют, и она безумно благодарна, когда Лекса позволяет их телам сползти вниз по стене на пол в этой студии.

Она выходит из неё лишь на мгновение, но этого достаточно, чтобы Лекса легла, а Кларк удобно устроилась на ней. Когда она снова вошла в неё, ответом Лексы послужило хриплое затруднённое дыхание, которое заставляет сердце Кларк под рёбрами зажечься точно так же, как и между её ног. Это ощущение обескураживает, но Кларк лишь упивается им. Она упивается от шока внутри неё, от того, что заставляет её желать остаться и учиться, и узнавать, и никогда не останавливаться.

Руки Лексы проскальзывают под рубашку и тянут её.

— Сними это, — бормочет она, и Кларк не может заставить себя задуматься о том, что эта приватная студия находится в очень даже публичной библиотеке кампуса или о том, что дверь не закрыта. Она снова выходит из неё, давая Лексе снять с себя рубашку и отбросить её в сторону, затем Кларк снимает собственную так, чтобы их кожа могла соприкоснуться. Статическое напряжение на коже Лексы трещит напротив живота Кларк, заставляет её голову кружиться, а позвоночник — покалывать. Кларк готова поклясться, что она никогда не хотела ничего больше, чем этого — этого прикосновения, эту девушку, всё это, всё. Она чувствует, как пьянит ожидание.