Ловкость рук

– Это твой?

Давид в замешательстве улыбнулся. Ему казалось, будто все мысли вдруг выскочили у него из головы; он стоял подавленный, опустошенный.

– Если тебе нравится… У меня много таких. Это с Майорки.

Глория положила пресс-папье на место и с непринужденным видом стала стягивать черные шелковые перчатки. На клеенчатой тетради, которую Давид оставил на столе, виднелась сделанная карандашом надпись. Она прочитала:

– Дневник. Ты пишешь дневник?

– Как видишь, – Давид нежно, но решительно попытался отобрать у нее тетрадь. – Когда нечего делать, я чиркаю в нем. Всякую чепуху. Как только кончится, выброшу в окошко.

К счастью, дневник ее не интересовал. С легкой улыбкой она оглядела комнату: гравюры на стенах, подаренную отцом коллекцию холодного оружия. Она остановилась перед мачете с серебряной рукояткой.

– А это?

– Это дедушкин. Он привез его с Кубы.

Сердце Давида бешено колотилось. Его опьянял аромат девичьего тела. Взгляд задержался на прическе Глории, открывавшей затылок.

– Он мне нравится, – сказала Глория.

Давид готов был крикнуть: «Я дарю тебе его. Если он тебе нравится, можешь взять себе». Но вовремя сдержался. «Спокойствие, спокойствие». И с яростью заметил, что кровать его не прибрана, а пижама валяется на ковре.

– Кругом беспорядок, – извинился он. – Служанка еще не поднималась и не убрала постель.

– А-а, мне все равно. Мне даже нравится, когда все так, вверх тормашками. Когда я хожу по улицам, я часто думаю, а что там внутри, за стенами домов. Сейчас я никак не могла найти твою дверь. Думала, что свалюсь.

– Да, у нас тут совсем темно.

Глория подошла к окну и принялась разглядывать море крыш.

– Я даже не представляла, что ты живешь в таком красивом месте, – сказала она. – Сегодня утром я случайно узнала твой адрес от Луиса и решила навестить тебя.

Пока Глория стояла спиной к нему, Давид застегнул ворот рубашки и поправил галстук. Он чувствовал себя одновременно и счастливым, и неудовлетворенным, ему хотелось быть смелым, и в то же время его сдерживала какая-то робость перед девушкой.

Глория расспрашивала его о зданиях, видневшихся в окно. Она вела себя совершенно непринужденно, словно визит ее был чем-то обычным.

На столе стоял кувшин с вином и несколько грязных стаканов. Давид вышел помыть их.

– Я с радостью угостил бы тебя чем-нибудь получше, но сейчас могу предложить только стакан касальи.

Глория широко улыбнулась, сверкнув ровными белыми зубками.

– Да ты не беспокойся, наливай касалыо. Здесь, в этой комнатке, это самая подходящая выпивка.

Ее развязная непринужденность шокировала Давида. Несколько месяцев назад, когда он ухаживал за ней, она была еще совсем девчонкой. А теперь вела себя, как настоящая женщина. Давиду становилось не по себе.

Он протянул Глории стакан, и она держала его, не поднося ко рту. Когда она брала стакан, ноготки ее коснулись его руки.

– Ты позволишь мне устроиться поудобней.

– Ну, конечно.

Она уселась на столе и поставила ноги на спинку стула.

Рассматривая девушку, пока она пила, Давид думал о том, как она похожа на хорошенького зверька. Движения ее были мягки и точны. Давид еще не пришел в себя от удивления и мучительно старался догадаться, зачем она пришла. Прямо спросить ее об этом он не решался. Он боялся нарушить очарование.

– Не часто встретишь девушку, которой бы нравилась касалья, – сказал он, принимая от нее стакан.

– Но и не часто встретишь такую девушку, как я.

Он машинально налил ей еще стакан.

– Полагаю, ты не собираешься напоить меня, – сказала она.

Давид слегка покраснел.

– Если не хочешь, оставь.

– Не сердись, я пошутила.

Глубокий вырез на черном костюме обнажал ее шею. На одном из отворотов Глория прикрепила цветок, лепестки которого касались ее груди.

– Можно?

Давид сам удивился своей смелости. Сделав шаг вперед, он наклонился, чтобы понюхать цветок. Лицо его коснулось ее груди. Глория с улыбкой положила руку ему на голову. Он снова почувствовал прикосновение ее острых коготков. Все тело его напряглось. Он подумал: «Нет, невозможно». Рука его непроизвольно легла ей на плечо, пальцы судорожно вцепились в нежную кожу. Он грубо обнял ее. Она почувствовала прикосновение его губ, волос. Потом резко отстранилась.

– Ну ладно, – сказала она, – хватит.

Она отступила к столу и холодно посмотрела на Давида.

Бледный, растрепанный, он внушал жалость. Было нечестно с ее стороны вызвать его на такой шаг и потом тут же осадить. Давид ведь был тихоня.

Глория достала из сумочки пудреницу и провела пуховкой по носу. Ей представилось, что за ними сейчас наблюдает Луис, и она постаралась небрежно улыбнуться.

– Я пришла повидать тебя, а не целоваться, – сказала она.

Давид покорно кивнул головой.

– Я очень жалею об этом. Прости меня.

Наступило молчание, потом Глория сказала:

– Приведи себя в порядок. Давай лучше пройдемся.

* * *

Несколько недель назад Мендоса спросил у Анны, почему она так невзлюбила Гуарнера. Выйдя из молодежного клуба, в котором она состояла, Анна с мельчайшими подробностями изложила свой план. У Мендосы создалось впечатление, что она давно продумала его и только ждала удобного случая осуществить на деле.

Неприязнь эта, как она призналась, возникла у нее очень давно, еще в детстве, и была связана с заселением дешевых коммунальных домов, неподалеку от улицы, где жили ее родители. С самого утра (воспоминания проносились перед ее глазами, точно кадры кинохроники) весь квартал наряжался в лучшие свои одежды. По слухам, должен был приехать депутат парламента. Артель рабочих чистила фасады домов, мела тротуары, развешивала гирлянды, ковры и флажки. Благодаря хлопотам аравакского прокурора перед школой воздвигли триумфальную арку, которую всегда ставили по торжественным случаям, она была сделана из зеленого тростника, аккуратно переплетенного и украшенного лавром и дроком, с деревянной вывеской посередине. Несколько часов назад доморощенные художники поспешно соскоблили прежнюю надпись, гласившую: «Да будет благословенна твоя Непорочность». Эту вывеску жители Араваки соорудили в честь местной святой покровительницы и выставляли ее, приветствуя всех знаменитых гостей, посещавших городок. В этот раз тамошняя власть хотела воздвигнуть арку в обычном виде, но прокурор – розоволицый сеньор с несколькими подбородками – воспротивился, заявив, что это несерьезно. И тогда на месте старой надписи вывели новую: «Да здравствует Сеньор Депутат», а сбоку пририсовали вымпел с цветами национального флага.

Квартал бурлил праздничным весельем. Распорядители с повязками на рукаве раздавали шоколадки, миндаль и конфеты шумным стайкам ребятишек, которые кричали, ссорились и наскакивали друг на друга. Гуляющие размахивали бумажными флажками, жители домов развешивали густую сеть гирлянд и украшений. Ребятишки, вообразив, что устраивается карнавал, спрашивали, будут ли пускать шутихи и ракеты, а после фейерверка – воздушные шары. Детям очень хотелось нарядиться в такие же костюмы, как у сеньоров из организационного комитета: длинный сюртук и полосатые панталоны; круглые животики и толстые ляжки сеньоров делали их похожими на жирных голубей. Ребятишки сновали повсюду, сбивались кучками, преследовали распорядителей с повязками на рукавах.