Ловкость рук

Рауль стал натягивать пиджак и, оглядев приятелей, с зевотой проговорил:

– Я еще ничего не ел. И у меня зверский аппетит.

– Я тоже не прочь поесть, – сказал Кортесар.

– Тогда пошли со мной. Перекусим у Клаудио.

Мендоса и Луис продолжали сидеть.

– Когда вы вернетесь?

Рауль скривился.

– Когда вам угодно. Je suis `a v^otre disposition. [4]

– Тогда я позвоню вам сегодня вечером. Надеюсь, вы ужинаете в общежитии.

4

Я в вашем распоряжении (франц.).

– Безусловно, – ответил Ривера, наклонив свой гигантский торс и выходя вслед за Кортесаром.

В комнате на минуту наступила тишина. Только с улицы доносились жалобные вздохи и тихие всхлипывания последних редких капель дождя. Мендоса достал из кармана трубку.

– Ну, что скажешь? – опросил он вдруг.

Юный Паэс неопределенно скривил губы.

– Не знаю, о чем ты.

– О Рауле.

Спичка описала в воздухе полукруг и упала на ковер. Она медленно догорела и, дернувшись, застыла, точно сизый червячок.

– Вряд ли он проболтается.

– На это и надеюсь.

Посапывая трубкой, Мендоса отсутствующим взглядом смотрел на ковер.

– Я могу рассчитывать на тебя?

Луис ждал этого вопроса, и сердце его учащенно забилось.

– Безусловно.

– Я и не думал звонить Давиду.

– Не звонил?

– Но он дома. И думаю, что все уже знает.

Луис, словно собираясь с силами, крепко сжимал зубы. Он достал из пачки сигарету и недрогнувшей рукой зажег ее.

– Когда пойдем?

Облако дыма, похожее на прозрачный шарф, проплыло перед его лицом.

– Сегодня же вечером.

– Ты уже все обдумал?

– Это не так-то просто. Но мы должны это сделать. Силу применять не придется. Сопротивляться он не будет.

– Ты думаешь?

– Я его знаю.

– А как же остальные?

– Скажем, что он собирался нас предать.

Паэс швырнул только что зажженную сигарету в оконное стекло.

– Знаешь… Я всегда думал…

Голос его прозвучал хрипло.

– О чем?

– Что мы так кончим.

– Ты что, струсил? – спросил Агустин.

– Я пойду с тобой до конца.

В нем нарастал какой-то глухой протест. Его тело как бы восставало против всего окружающего: холода, жары, жажды, неудобства, раздражения, усталости. С вызывающим видом он налил себе рюмку коньяку.

– Мы можем это сделать между семью и половиной девятого, – сказал Мендоса. – В это время привратница уходит в церковь. Только так мы можем избежать встречи с ней.

– Это дело намного сложней, чем… – Нерешительно сказал Луис и вдруг тоскливо умолк. Сидевший напротив него Мендоса удивленно поднял брови, продолжая пощипывать бородку.

– Ты что-то сказал… – пробормотал он.

Луис провел рукой по лбу.

– Нет-нет. Ничего.

Насмешливая улыбка поползла по лицу Мендосы и застыла в его глазах. У Паэса перехватило дыхание от гнева.

– Тогда и говорить не о чем, – услышал он голос Агустина. – Я тебя не принуждаю.

Луис почувствовал легкую тошноту, как после нескольких рюмок, и вдруг вспомнил Давида: «Есть много способов принудить человека». Он понял, что попал в собственные сети.

– Машину оставишь на углу так, чтобы тебя никто не видел. Словом, как сегодня утром. Встретимся ровно в восемь. Я буду ждать у булочной.

– А оружие?

– Не беспокойся. Я принесу. За все отвечаю я один.

– А почему нам не пойти двоим?

– У меня еще полно дел. А ты только должен позаботиться о машине.

– Остальное ты все устроишь сам?

– Да, не беспокойся. Делай, что я тебе говорю, и будь спокоен.

Агустин налил себе в стакан коньяку и медленными глотками стал пить. Луис завороженно следил за ним. Уже некоторое время он испытывал неприятное чувство, какой-то зуд в спине, будто кто-то подглядывал за ним. Он резко обернулся и в полутьме разглядел лицо Танжерца.

– Притворяешься, будто спишь? Да?

Танжерец был живым укором, живым напоминанием того, что произошло в памятный «чумный день», и Луиса это взорвало. Сжав зубы, он двинулся на Урибе. Веки его налились свинцом, и он в нерешительности остановился.

– А ну говори, что ты тут делаешь?!

Тучи сгущались над головой Танжерца, и он заюлил.

– Я спал, – сказал он смиренно. – Я всю ночь прогулял, и мне так хотелось спать. Агустин разрешил мне лечь тут на полу. Клянусь, я ничего не слышал.

Луис схватил Танжерца за лацканы пальто и приподнял с циновки, но тут между ними встал Мендоса.

– Отпусти его, – приказал он.

Урибе снова растянулся на циновке и с удивлением и испугом уставился на приятелей.

– Он шпионил за нами, – буркнул Луис.

– Это неважно. Он все равно ничего не скажет.

Танжерец разглаживал ладонями лацканы пальто и обиженно смотрел на друзей. Он трясся от страха, но изо всех сил старался сохранить внешнее спокойствие.

– Я спал себе, – хныкал он, – и никому не мешал. Я хотел вам помочь. Я даже купил конфетки, чтобы угостить вас, когда вы вернетесь с войны.

Он испуганно огляделся вокруг и стал рыться в своем тюфячке.

– Ой, я их нечаянно съел, – сокрушенно протянул он. – А может, их стащили крысы. Не знаю. Не помню.

Паэс смотрел на него, судорожно сжав кулаки.

– Лучше убирайся отсюда подобру-поздорову. Ну! Вон! Он щелкнул пальцами, и Урибе вскочил на ноги.

– Я не люблю, чтобы мне дважды повторяли одно и то же, Когда меня гонят из одного места, я иду в другое.

Урибе сделал шутовской пируэт и уже с порога крикнул:

– Я перебежчик.

На лестнице он вытер пот со лба: «Едва унес ноги». Но решив, что за ним следят с лестничной площадки, продолжил свой монолог шепотом: «Я был занят дома мелкими делишками».Он взглянул наверх. Там никого не было.