Ловушка для Адама и Евы (сборник)

Несколько секунд Алена колебалась, потом, будто перед глубоким нырком, вздохнула и назвала номер телефона.

– Запомните? – спросила насмешливо.

– Склерозом пока не страдаю. А как вас зовут?

– Алена.

– А меня Алексей.

– Я знаю. Ваш сын назвал вас. И вашу жену. Так что если что, буду жаловаться Марине…

Он позвонил ей через несколько дней. Она, честно говоря, уже не ждала его звонка. Если бы он хотел, то позвонил бы сразу на другой день. А сегодня, видно, делать нечего – вот и вспомнил о ее существовании.

Она разговаривала с ним сухим тоном, гораздо суше, чем в первый раз.

Он спросил:

– Вы что, обижаетесь на меня?

– Разве я уже могу, – она подчеркнула «уже», – обижаться на вас?

– Но что-то голос ваш сегодня… Может, вы болеете?

– Нет, я здорова. Просто я думаю, наш разговор никому не нужен – ни вам, ни мне. Давайте на этом закончим все.

– Ах, ах, какой холодный, строгий тон… А между тем сколько вам лет, Алена? Семнадцать? Восемнадцать?

– Какое это имеет значение? Ну, скажем, двадцать. Дальше что?

– В этом возрасте настроение у девушек очень переменчиво. Вчера – одно, завтра – другое…

– Откуда вы знаете?

– Опыт, дорогая девушка.

– А вы, оказывается, грубиян. Я думала, вы совсем другой…

– Извечная ошибка женщин. Сначала они напридумывают о нас Бог знает что, потом разочаровываются. Вы еще в женихе не разочаровались, Алена? Кстати, как его зовут?

– Ну, это вам совсем не обязательно знать. И вообще наши с ним дела никого не касаются.

– Значит, до свидания?

– До свидания…

– Жаль… Я-то думал, вы девушка умная. Во всяком случае – мне показалось так. И я подумал: почему бы не поболтать с умной современной девушкой? Что нам мешает? Оказывается, мешает обычная наша глупость.

– Вы самокритичны. Я себя глупой не считаю.

– Но это же видно и слышно – вы глупая, маленькая, но уже – поверьте – несчастная. Почему? Потому что вы собираетесь замуж, а вовсе этого не хотите – и вот страдаете. Это во-первых. Во-вторых, вы сами не знаете, чего хотите, и от этого страдаете еще больше. В-третьих, вы и разговаривать со мной стали, потому что глубоко в душе у вас спрятана надежда: а вдруг?.. Вдруг что-то случится, что-то изменится, и вы все-все поймете в жизни, и станете по-настоящему счастливой?! Хотите, буду вашим духовным учителем?

– Откуда в вас такая самоуверенность?

– Опыт, дорогая девушка.

– Сколько же вам лет? И прошу вас – не называйте меня «дорогой девушкой».

– Угадайте… Хотя – скажу: двадцать три.

– Ой, рассмешил меня! Двадцать три – и чего-то воображает о себе…

– Имей в виду, я отец семейства. И потом – три года в нашем возрасте – это ой-ей-ей… Ты еще только начинаешь входить в круги ада, а я, можно сказать, давно барахтаюсь в них.

– Жалуешься?

– Констатирую факт. – Явственно было слышно, как он усмехается в трубку. Но почему? Потому что смеется над ней или просто у него такая привычка – подтрунивать над людьми?

– Странный ты какой-то… – сказала она. – Я сейчас представила тебя… Мне кажется, у тебя ноги нет.

– Чего-о?! – Он залился таким веселым смехом, что Алена невольно улыбнулась. – О Господи! – смеялся он. – У меня ноги нет? Ну, ты даешь!

– А чего ты тогда злой? Когда у человека дефект, он всегда людей подковыривает.

– Если честно, у меня травма души.

– Ну да?!

– Точно. Я стараюсь, чтобы девушке скучно не было, а она говорит: вы инвалид. Ты протаранила мне душу.

– Слушай, ну ты и свистун, а? Как тебя только жена терпит?

– Не терпит, а любит, боготворит.

– Вот бы она послушала, как ты с другими по телефону треплешься.

– А что? Она знает, что я ветреный. У меня, понимаешь ли, ветер в голове. Мне все можно.

– И не стыдно?

– He-к. Лучше я в открытую буду такой, чем спрячусь, как улитка в ракушке. А то потом начнете выковыривать оттуда палкой.

– Больно ты всем нужен!

– Всем не всем, а кое-кому нужен. Алику, например, – сыну. Жене. Тебе вот нужен.

– Прямо так и разбежалась!

– А что? Я очень даже удобный для тебя. Взять от меня можно много, а взамен – шиш.

– Чего от тебя взять-то?

– А поговорить с человеком – разве мало в наше время? Ну-ка, вспомни, с кем ты можешь поговорить искренне? С женихом можешь?

– Это не твое дело.

– А с родителями?

– Тоже тебя не касается.

– Подруг у тебя нет. Угадал? Остается один Алеша.

– Кто это? Ты, что ли?

– Я.

– Ой, держите меня, я падаю! – рассмеялась Алена. – Я такого хвастуна в жизни не встречала.

– И не встретишь. А хочешь, предреку нашу судьбу?

– Нашу? Не смеши.

– Мы встретимся, потом ты меня бросишь, выйдешь замуж, но всю жизнь будешь вспоминать меня…

– Как бы не так.

– Впрочем, возможны варианты. Например, не ты, а я тебя брошу.

– Еще не виделись, а бросать собирается.

– Замуж не раздумала выходить?

– Так я тебе и рассказала все!

– А чем тебе, собственно, не нравится жених?

– С чего ты взял, что не нравится?

– Нравится? Врешь! – твердо сказал Алексей. – Угадал? Только честно?

– Ничего я тебе не скажу. Ты кто такой, чтобы я тебе докладывала?

– Я? Твой друг и учитель – Алеша.

– Вот что, друг Алеша, я устала.

– Вас понял, перехожу на прием. Когда позвонить в следующий раз?

– Не надо звонить. Ни в следующий, ни в какой другой раз. Ни к чему.

– Тогда обнимаю. Какие у тебя губы – полные, мягкие, тонкие?

– Ого! – невольно усмехнулась Алена. – Ну, положим, мягкие. Дальше что?

– Целую тебя в мягкие губы! – И повесил, нахал, трубку.

Весь следующий день ее томила странная тоска. Казалось бы, все хорошо, Петр приехал за ней на работу, сидел в райздравотделе серьезный, вежливый, лишних вопросов не задавал – не мешал работать: Алена печатала на машинке. Несколько раз выходила из кабинета Нина Васильевна, заведующая отделом, улыбалась Петру: «Не боитесь, Петр Валентинович, увозить нашу Алену из Москвы? Ведь там кругом моряки, отобьют…» В ответ он тихо улыбался, посматривал на Алену: слышишь, мол, что говорит Нина Васильевна? Разве такое может случиться с нами? Алена только ниже склонялась над машинкой, как будто выискивая в тексте ошибки. Она еще ничего не знала, ни любви, ни измен, но в этот момент ей хотелось изменить Петру. Просто так. Назло. Она сама не понимала, чего ей хочется. Она терпела Петра, потому что мечтала об одном: совершенно изменить свою жизнь. Больше всего ее угнетала жизнь рядом с родителями. Надоели их нотации, наставления. Их страх за нее: с ней обязательно должно что-то случиться – ужасное, непоправимое. Последние три-четыре года это ощущение, как меч, висело над всей их семьей. Отец ненавидел ее друзей, всех этих Стасов, Эдиков, Аликов, Нориков.