Ловушка Пандоры

Через 15 минут Сидор вернулся в комнату уже одетый, но с влажным ежиком и полотенцем на плечах.

Решительно выдвинул столик чуть вперед, а к стене подставил стул. Скинул полотенце с плеч и повесил его на спинку стула.

Подошел к окну, не раздвигая шторку, выглянул в щелку.

Во дворе компания подростков яростно месила снеговика, оставляя от улыбающегося добряка лишь комки грязи.

— «Дайте же нам довериться вечному духу, который только потому разрушает и уничтожает, что он есть неисчерпаемый и вечно созидающий источник всяческой жизни. Страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть!»,— шепотом процитировал любимого Бакунина Сидор.

Матфей поежился. Этот тон, совсем не как у Сидора — слишком серьезный и грустный. Но Сидору как будто этого было мало и он, отодвинув шторку, стал дышать на стекло и выписывать эту цитату на запотевшем участке.

Задёрнув шторку, сел на стул, покрутился, взял в руку пистолет, помахал им у себя перед носом, опять положил на стол. Забубнил себе под нос:

— «Революционер — человек обреченный. Беспощадный для государства и вообще для всего сословно-образованного общества, он и от них не должен ждать для себя никакой пощады. (…) Он каждый день должен быть готов к смерти»[1].

Это цитата из Катехизиса, который как-то читал ему восторженный Сидор. Матфей тогда посоветовал ему лучше полистать Достоевского и его «Бесов», где тот показал всю ничтожность людишек, вроде автора этого катехизиса — Нечаева. У Матфея против этого радикализма была прививка, а у Сидора, видимо, нет.

Сидор, продолжая бубнить всю эту чушь, открыл ютуб жмякнул прямую трансляцию, а ссылку кинул на канал «Молодость не молчит», на экране появилось его бледное лицо. Прочистил горло и начал тихо, вкрадчиво:

— Я такой же, как вы — обычный парень. Я не хотел этого. Я хотел бы жить своей жизнью. Хотел бы быть счастливым, любить, надеяться, бороться… Но у меня украли шанс на полноценную жизнь, как у всех граждан этой страны. Как у всего нашего поколения и поколений после нас. Они отняли у нас свободу и будущее. Мы живем прошлым — кругом застой и безнадега, кредиты и ипотеки, наркомания и алкоголизм… Я такой же, как и вы, я не хочу лезть в политические дела и играть в их грязные игры. Мне плевать, как живут люди на западе и в Америке. Мне плевать на Майдан. Мне хочется жить здесь и сейчас… Просто жить и быть счастливым… И только поэтому власть поставит на мне клеймо предателя, шпиона, экстремиста.

Он замолчал, опустил голову, внимательно изучая свои ладони, потом вновь посмотрел в камеру. Во взгляде, твердость и фанатический блеск.

— Мы можем не интересоваться политикой, но политики всегда будет интересоваться нами. Потому что каждый человек — это дойная корова. Каждый человек источник их доходов. Мы живем для того, чтобы обеспечивать их: яхтами, шлюхами, виллами, личными самолетами, золотыми унитазами… Рабство все еще существует, господа, просто научно-технический прогресс слегка облегчил наши жалкие жизни. Если вы думаете иначе, то посчитайте, сколько времени вы проводите на работе? Очень сомневаюсь, что кто-то насчитает восемь часов. У моей мамы двенадцать, а порой и дольше, а если прибавить к этому время на проезд по нашим «шикарным дорогам»… Но мы все равно не можем сделать моей больной сестре операцию, чтобы она жила полноценной жизнью…

Голос Сидора дрогнул. Он замолчал. Это было трогательно. У сестры Сидора был врожденный дефект, который сильно изуродовал ей лицо. Хорошие операции, которые свели бы уродство к минимуму, можно было сделать только за большие деньги.

— Власть вендиго — вечно голодные чудовища, и чем больше они пьют нашу кровь, тем голоднее и жаднее они становятся. А когда наши тела высыхают и делаются немощными — нас списывают. Наше будущее разворовали и кругом лишь отчаяние и война. Война уже здесь, на востоке Украины, в Сирии — мы воюем — не надо обманываться. Просто это не популярные войны, о них предпочитают много не говорить. Мы продаем оружие африканским диктаторам, это с нашими калашами бегают чернокожие дети. Вендиго никогда не насытится, сколько бы оно не сожрало наших судеб. Кругом лишь страх, боль, нищета, они пируют на наших костях! А мы? Что же мы?!

Речь Сидора звучала все уверенней, становилась все проникновенней, все убедительней. Даже его картавость прибавляла скорее харизму и живость, не вызывая при этом привычной реакции поулыбаться. Ярость и боль перемешивались во что-то очень сильное, фанатичное и искреннее.

— Мы молчим и терпим, потому что боимся. Уходим на самое дно, чтобы забыться от жуткой реальности, кто как умеет: курим, пьем, колемся или берем ипотеку и пашем по 24 часа в сутки. Это послание ненасытной, отжившей свое власти. Молодость больше не молчит! Я не буду вашим топливом! Вашим ресурсом! Вашей пищей! Я не буду тешить вас своим бессилием что-то изменить! Я выбираю будущее без вас! За это стоит умереть — за свободу и независимость! Я ухожу к своему другу Матфею Журавлеву — бунтарю, анархисту и прекрасному художнику! Призываю армию молодых последовать за мной и разгромить этих вендиго! Чтобы дать шанс на будущее этому миру!

Сидор включил песню Грот: «Ой, чем богаты, прими, домовой, В наши двери пусть горе не стучится. Ой, голодать нам уже не впервой, Были бы накормлены мифы-небылицы».

— Вы не оставили нам другого выхода! — прошептал он.

В руках у Сидора появился пистолет, он засунул дуло в рот и, глядя в камеру, спустил курок.

Раздался грохот.

Матфей вздрогнул. Медленно осел на кровать, растерянно смотря на окровавленную стену. Он никак не мог сообразить, что сейчас такое случилось.

«Если выдумать врага плохого и вечного, То мы охотнее покупаем дорогую гречку. «Нас окружили» — звучат новости на кухне, — «Но если мы затянем пояса, то запад рухнет»».

Он сидел и слушал, ту самую песню, которую недавно кидал Сидору во ВК. Ту самую песню…

«Коалиция мясистых господУполномоченных, почти как господь. Чернь приветствует, рты широко разинув, По ту сторону пропасти вышедших из машины».

Вдруг повисла оглушительная тишина, через которую в уши ворвался пронзительный вой. Вой такой жуткий, что из глаз покатились слезы. А потом Матфей понял, что воет он сам.

— Эй, ты чего? — знакомый голос.

Матфей поднял глаза перед ним стоял Сидор. Он перевел взгляд на его мертвое тело, на пятно на стене от разлетевшейся головы. Отныне в тестах Рокшаха, в каждой карточке, он будет узнавать этот вид вышибленных мозгов своего безголового друга.

Вскочил и схватил друга за грудки. Замахнулся, чтобы врезать, но на полпути остановился и заорал:

— Ты дебил?! Нахера ты эту херню сделал?!

Сидор пораженно хлопал глазами.

— А ты не понимаешь? — искренне удивился он.

— Это же чушь собачья!

— Вовсе не чушь! Отпусти! — Сидор дернулся, но пальцы Матфея вцепились мертвой хваткой. — Чего ты?!

Злость прошла и навалилась дикая усталость. Матфей отпустил Сидора и снова сел на кровать.

— Значит, я все… Типа, умер, да?… — энтузиазм Сидора по этому поводу добивал.

— Обернись и увидишь свои мозги на стене, — раздраженно буркнул Матфей. — Их на удивление многовато для твоей пустой башки.

— Воздержусь, пожалуй, — поморщился Сидор. — А ты чё, типа мой проводник? А чё такой сердитый-то?