Ловушка Пандоры

— Бесполезная дичь. Суть искусства еще в 20 веке выразил Марсель Дюшан, когда писсуар — вещь функциональную, назвав «Фонтаном», показал на художественной выставке. Челики вроде тебя навыискивали там смыслы, тогда как смысл лишь в том, что его нет. Рили же, голодный чел предпочтет настоящее яблоко нарисованному.

— Искусство не математика, Илья! Его не нужно понимать. Искусство чувствуют, созерцают, осмысливают. Если у людей в душе и мозгах дерьмо, то, да, и писсуар для них искусство! Картины — это диалог с автором. Но тебе не понять, — махнула она рукой.

— Кек, — пожал плечами Илья, — мне это и не надо.

Он поглядел на часы «Omega» и, отметив, что опаздывает с приемом пищи, двинулся на кухню.

Мать вскочила с кресла. Запнувшись, налетела на раритетный стеклянный столик. Каким-то чудом ей удалось сохранить равновесие, а вот столик упал и разлетелся по паркету. Она пару мгновений смотрела на поблескивающие осколки. Прошипела ругательства и, прошагав босыми ступнями прямо по стеклу, преградила Илье путь.

— Скажи мне лучше вот что, щенок: как на твоем счете мифическим образом появилась такая космическая сумма?! — Илья моргнул, не ожидая такой резкой перемены настроения. — Откуда деньги?!

Мать взяла его за грудки и зло тряхнула. Казалось, весь гнев, который скопился в ней за долгие годы, вырвался наружу. Илья видел, на что способны люди в припадке таких эмоций. И решил, что с организацией психушки нужно поспешить.

— Нашел спонсоров в Европе на благое дело, — расцепляя пальцы матери, пытался высвободиться Илья. Но в её слабых руках оказалось поразительно много силы.

— Куда ты опять вляпался?! — не разжимая хватку, наступала мать. Её бледное лицо пошло красными пятнами.

— Рили, хочешь знать, чем занимаюсь или это риторический вопрос? — обреченно пошел он на контакт, понимая, что, чем быстрее расскажет, что она хочет, тем быстрее сможет заняться своими делами, а заодно и решить проблему с матерью окончательно.

— Отвечай! — она отпустила его и прислонилась лбом к одной из картин, пытаясь успокоиться, дрожащими пальцами обвела контуры нарисованной лисы, повторила спокойней: — Отвечай мне, Илья.

— Да, изи. Меня не устраивает порядок, в котором приходится существовать. Я хочу его разрушить. Затем и ездил в Европу, вспомнил уроки истории, — оправляя халат, пояснил Илья. — Легковерные европейцы раскошелились на революцию. Они наивно полагают, что их это не коснется.

Она повернулась к Илье и опять вгляделась в сына. Потом истерично рассмеялась. Она смеялась, пока из глаз не брызнули слезы. Сквозь смех с трудом выдавила:

— У тебя появилось чувство юмора?

— Нет, чувств у меня не появилось.

Веселье резко сползло с ее лица. Она, заложив руки за спину, покачиваясь и собирая на своем пути все углы, дезориентировано стала ходить взад-вперед по гостиной.

Илья, поняв, что беседа затянется, плюхнулся на диван и уткнулся взглядом в пол, разглядывая осколки стола. Осколки, напоминали льдины. Одна часть Ильи наслаждалась беспорядком, а вторая срочно хотела упорядочить все.

— Один философ считал, — задумчиво начала мать, убирая за ухо засаленную прядь, — что безграничное начало всего и причина возникновения мира — неправильность, а распад мира — это возвращение к правильности.

— О, знаешь, он был вполне себе прав, мама, — криво усмехнулся Илья.

Она сглотнула ком и попятилась, споткнулась, упала, прошептала:

— Ты болен…

— А у тебя нарушена координация, — пожал плечами Илья.

— Ютуб собираются закрыть, — забормотала она, сидя на полу, вся обратившись в мыслительный процесс, пока на лице не отобразилось понимание. — Ты вовсе не шутишь о революции. Ты разрушаешь не только мою жизнь. Тебе это идет.

Илья устал бесполезно тратить свое время. Но чутье подсказывало, что это не дежурная разборка полетов.

— Да, я похож на отца — мне все пойдет, — вернул он матери её вечное изречение.

— Нет. Только внешностью. Твой отец, он другой — добрый, милый — он ангел. А у тебя совсем иная суть, — она подползла к разбитому столу и стала сгребать осколки в кучу. В её движениях наблюдалась суета и бестолковость.

— Ты закончила? — с интересом разглядывая свои ногти, спросил он. Кутикула отросла, нужно было записаться к мастеру. — Если мой отец ангел, может, тебе пора в его ангельскую обитель?

— Я много думала о смерти. Мы боимся смерти, потому что боимся отстать, не доувидеть жизнь. Но я… Я боюсь жить в одном мире с тобой, — рука ее нащупала нож, отлетевший к противоположному креслу. — Я могу только догадываться, что ты есть такое. Тот мир, который я знаю, обречен. А я не хочу жить в незнакомом пустом мире, который создашь вокруг себя ты.

Она уставилась на тонкое лезвие ножа. Потом перевела взгляд на картину с женщиной, оплетенную гнилыми нитями. Потом снова на нож. Поднялась, подошла к картине и быстро стала разрезать серую гниль. Нитки с треском падали на пол.

— Ну, вот и все — она теперь свободна, — забормотала мать. В полотне на месте входа ниток остались маленькие дырочки.

— Я устал тратить свое время на твои истерики, — раздраженно заметил Илья. — И склонность драматизировать тебе не идет, с каждым разом твои разговоры все бестолковей. Может, ты перестанешь нюхать? Или в психушку захотела? Это легко можно устроить.

Она повернулась к Илье, заулыбалась ему. Вздрогнула всем телом. Улыбка сменилась гримасой ужаса. Она навела на него нож и, указывая острым концом ему в лицо, заговорила:

— Ты научил меня правильно подводить черту. Помнишь, когда увидел заклеенные пластырем запястья, ты сказал, что резаться нужно не поперек, а вдоль руки, вот так, — она вытянула вперед руку и провела по венам, выступила кровь. — Ты знаешь, что я теперь займу совсем немного твоего времени. Скоро я уйду.

— Камон, я не стану тебя спасать, не старайся.

— Мне совсем не страшно. Страшно было жить здесь с тобой, а умирать не страшно. Что с тобой случилось, Илюша? Я помню, малышом — ты был моим малышом. Кто украл у меня сына? За что? Ты можешь мне ответить? — она провела еще одну линию по венам и уселась вновь на пол.

— Что ты хочешь услышать? — лицо его дрогнуло, тело напряглось, будто в нем пыталась выправиться какая-то пружина, он подался вперед. — Ты скоро умрешь, если не поможешь себе сама.

Еще надрез. Она легла, подогнув под себя колени, с руки стекала кровь. На тонком запястье поблескивал браслет с крестиком от любимого бренда «Пандоры».

— Я тебя так ждала. Прощальный подарок от Миши. Мне так жаль моего сыночка, который умер малышом. Его, забрали у меня. Ты — что-то чужое…. Но ты хоть немного любил меня, Илья?..