Ловушка Пандоры

— Что тебе нужно? — спросила она, надеясь поскорее избавиться от его присутствия. Взять с неё все равно было нечего, и как только он это поймет, то исчезнет.

— Предлагаю помощь, — неожиданно озвучил Илья.

— Ты ничем не можешь мне помочь.

— К примеру, я могу помочь похоронить останки твоих близких. Или ты об этом еще не думала? Хочешь, чтобы закопали в общей безымянной могиле, как безродных псов?

Аня действительно была большой эгоисткой, она и не вспомнила про свой священный долг — похоронить родных по-человечески. Она даже не знала с чего и на что всё это начинать вспоминать. Но помощь Ильи казалась помощью нечистой силы. Она ни на грамм не верила в его доброту и бескорыстие — ему что-то от неё было нужно.

— Мне нечего дать взамен, — призналась она.

— Ошибаешься, — усмехнулся Илья. — Человек — это ресурс. Я помогу тебе с похоронами. На время своих трудностей поживешь у меня. А взамен, когда понадобиться, ты поможешь мне.

— У меня ничего нет! — повторила она, уже понимая, что всё равно согласится, потому что другого выхода она не видела, а искать его не было сил.

— Это пока, — загадочно пожал он плечами.

Аня прикрыла глаза и с горечью заметила:

— Как в той сказке: пообещать то, о чем не знаешь, что оно у тебя есть?

— Что-то типа того.

— Там все эти обещания плохо закончились.

— А я-то думал, что с этого и началась сказка, — резонно подытожил он. — Собирайся, у нас много дел.

***

Аня с Матфеем шли мимо палатки с цветами. Продавщица окрикнула их: «Молодой человек, порадуйте девушку розочкой, я скидку сделаю». Матфея предложение не заинтересовало.

Тогда это её задело, хотя, по обыкновению Аня не подала виду. Только все думала о том, что ему для неё жаль цветочка. Он ей ни разу даже сирень не дарил, хотя всем девочкам по весне мальчишки носили охапками. Одноклассницы между собой долго потом хвалились, как сильно они любимы «вторыми половинками» и делали красивые снимки с букетами и своими хмурыми половинками для соцсетей.

Дело было даже не в цветах — ей не перед кем было ими хвастать и некуда с ними фотографироваться, обижало скорее то, что Матфей не воспринимал её, как ту девушку, которой можно и нужно дарить цветы.

Уже прощаясь, Матфей, словно бы почувствовав ее обиду, смущённо признался:

— Ты знаешь, Ань, мне кажется, если у смерти есть запах, то она пахнет цветами. Хрень, конечно.

Он протянул ей шоколадку и зашагал прочь широкой пружинистой походкой.

У Матфея было много странностей, и все они были настолько не от мира сего, что лишь добавляли ему очарования. Вот и тогда она вмиг забыла про обиду и улыбнулась.

А сейчас Аня поняла, что смерть действительно пахнет цветами.

Полупустой прощальный зал. Приглушенный свет. Черные шторы. Погребальные венки. В открытом гробу — Вадик, остальные в закрытых, отчего начинаешь сомневаться, а там ли они вообще?

На Вадика смотреть было невмоготу. Подумалось, что лучше бы и не открывали, как остальных. Их она запомнит живыми. Вадик же навсегда останется в памяти мертвым.

Странно было ничего не ощущать, будто пожар выжег всю боль и печаль. Только ноги то и дело предательски подгибались, и темнело в глазах. Тогда приходилось или тяжело опираться на Илью, или садиться на скамейку. Все происходящее виделось, как будто со стороны.

Илья, как всегда, вел себя спокойно и отстраненно. Механически придерживал её за локоть. Иногда пропадал, отдавая какие-то распоряжения.

Шепотки. Таха всхлипывает над гробом Вальки. Из их братии только старик Егорушка постеснялся прийти, остальные же припёрлись с заметной надеждой, что им нальют, поглядывали по сторонам.

Когда гробы вынесли, к Ане подошла зареванная, уже подвыпившая Таха, протянула помятую коробку из-под обуви.

— На вот, Егорушка просил передать, на случай если, того, сам не сможет прийти, — хрипло сообщила она и, всучив Ане коробку, пошатываясь, побрела прочь.

Аня и рта не успела открыть. Отложила презент, не посмотрев, и чуть не забыла в прощальном зале. Коробку, брезгливо держа через платок, сунул в багажник Илья. С таким видом, будто это и не коробка, а ящик Пандоры. Платок он потом выкинул и долго вытирал руки влажными салфетками.

Похоронили всех рядом. Пятнадцатого декабря. Снег шел большими хлопьями. Все побелело, даже небо. Протоптанные тропинки с вдавленными в землю гвоздиками указывали покойникам дорогу к дому, в который им уже никогда не вернуться.

Над могилкой детей поставили памятник — ангела, обнимающего их души крылами. Отца закопали рядом с матерью, а Вальку с детьми чуть в стороне.

Комок мерзлой земли Аня кинула только в могилу отца. Он глухо, камнем стукнулся о крышку гроба. Больше она никому не смогла кинуть земли, рука не поднялась. А потом в машине ехала и жалела, что не кинула — ведь неспроста придумали, что нужно кидать.

И слез не было. Больше совсем не осталось слез, и за эту сухость тоже было стыдно. И за то, что в этот момент она думает о том, что ей за что-то стыдно, делалось совсем гадко.

***

Илья привез Аню к одному из самых высоких и современных зданий в городе. Первым делом, открыв багажник, он указал на Егорушкину коробку.

— Забирай эту дичь.

Они поднялись на вершину небоскреба. И прямо из лифта зашли в роскошную квартиру. Потом Илья вставил ключ и ввел какой-то код, запирая лифт.

Аня, ежась, плелась за Ильей. Квартира была двухэтажной. Он показал ей кухню, гостиную, тренажерный зал, библиотеку. Потом они поднялись на второй этаж. С лестничной площадки в разные стороны расходились двери. Илья махнул влево.

— Там моя территория, — сказал он, и повел ее в правую дверь. — А ты будешь жить тут.

Предложенные апартаменты: гостиная, спальня, ванная комната и гардеробная, были раз в десять больше всей сгоревшей квартиры Ани. Тяжелые занавески на панорамных окнах, картины, высокие потолки, мебель в духе царских дворцов — казалось, что она в музее. Единственное что порадовало — пианино цвета слоновой кости.

Илье кто-то позвонил, и он уехал. Не сказал куда и на сколько, только у лифта небрежно отмахнулся, что по делам. Она и не выпытывала, чувствуя скорее облегчение, что осталась одна. Илья действовал ей на нервы, вызывая тревогу и страх.

Аня побродила по квартире. Среди всей этой чужой обстановки ей сделалось так жутко и тоскливо, будто она призрак.

Посидела на огромной кровати с балдахинами. Встала.

Чуть поодаль стоял диван. Она легла на него, свернулась клубочком и задремала. Замелькали беспокойные картины снов. Один из них особенно запомнился.

Маленький мальчик с синими глазами в манеже трясет погремушкой единорога. Расплывается сам себе в добродушной улыбке. И вдруг его контуры начинают светиться синеватым светом, свет поглощает в себя мальчика, а когда тускнеет, из него появляется золотисто-белый единорог. Вернеежеребенок единорога. Он взмахивает крылами. Гарцует под потолком, из рога бьется сноп синего света. Свет наталкивается на едва заметные колебания воздуха и пробивает его, образуя не то проход, не то портал, за которым виднеется дивный сад. Жеребенок, радостно заржав, устремляется туда…