Ловушка Пандоры
Шрифт:
Маму Матфей заметил не сразу. Она стояла совсем недалеко от него, у ближайшей машины и, нервно переминаясь с ноги на ногу, поджидала кого-то. Этот кто-то долго ждать себя не заставил. К ней с чемоданом шел тот самый священник с похорон, Матфей сразу узнал его, хотя одет он был иначе — без черного балахона, в пальто поверх костюмчика, да и бороду подстриг, чуть ли не до щетины. Священник махнул рукой, машина пикнула — хорошая машина — джип, хотя и не из новых моделей.
Матфей спрыгнул с лазалки и пошел им навстречу.
Мама еще больше осунулась, под потухшими глазами залегли
— Свет, ничего не забыли? — спросил священник, засовывая чемодан в багажник.
— Вроде ничего, — отстраненно пожала плечами мама.
— Не переживай, все будет хорошо, — он закрыл багажник. И, шагнув к маме, прижал её к себе, бережно поцеловав в щеку. Ошеломительный контраст с медвежьей хваткой отца. — Отдохнем. Санаторий в Горном. Там, знаешь какой воздух? Лечебный, благодатный.
— Только месяц прошёл, как его не стало, — вздохнула мама, высвобождаясь из объятий и с опаской поглядывая по сторонам. — Я не должна его тут бросать.
— Свет, тебе нужно жить дальше. Он бы хотел, чтобы ты жила дальше.
— Ты не знаешь его, — мама закрылась руками, закачала головой, всхлипнула. — Ты не знаешь, чего бы он хотел.
— Я — не знаю, но ты — знаешь, поэтому ты едешь лечиться. Свет, тебе это необходимо.
— За что мне все это?
— Бог не дает того, чего мы не сумели бы пережить. Дай себе время, ты свыкнешься.
Мама не ответила. Он открыл перед ней дверцу, и она села в машину. Священник, зайдя с другой стороны, сел за руль. Джип осторожно высвободился из тисков припаркованных машин и скрылся из виду.
— А между ним и твоей мамкой, кажись, шуры с мурами, — съехидничал голос из кармана.
— Заткнись! — прорычал Матфей.
— Это хорошо, Матан, есть кому о ней позаботиться.
— Разве священникам можно такое?
— Православным — вроде, да, хотя какие-то оговорки имеются, а вот католикам — можно только с мальчиками.
— Может, и хорошо… Может быть, хорошо… Только вот я вообще ничего не понимаю.
Матфей хотел бы все обдумать, но Сидор нетерпеливо завошкался в кармане.
— Куда теперь держит курс твой пропеллер?
— К отцу зайду, — устало отрезал Матфей.
— К тому самому поганцу, который жена два иметь? — с южным акцентом спаясничал Сидор.
Матфей не повелся на очередную провокацию. Зашагал в сторону остановки, по дороге дернул мимо стоящую берёзу за ветку. Она отомстила, кинув ему за шиворот охапку снега. Матфей ругнулся, вытряхивая подарочек. Вечно с женщинами так, ты её ласково за косу, а она тебе портфелем, со всей дури по морде.
Сидор, подхихикивая, откомментировал:
— А нечего деревья ломать, неандерталец!
Отец жил в их старом доме, в котором прошло детство Матфея. После развода папка купил матери квартиру и положил на счет символическую сумму — якобы половину того, что они нажили совместно. Матфей же был уверен, что маме по закону полагалось больше, и, подай она в суд, отец бы не откупился от них так дешево.
Коттедж тогда был двухэтажный, из красного кирпича, с железной покатой крышей, блестевшей
на солнце, и деревянной изгородью.У окна спальни Матфея росла яблоня, летом на ней спели вкусные ранетки. Если надо было подраться с кем за гаражами или на спор заночевать у озера с кикиморой, или в коллекторах полазить, то он тайком от родителей, в обход парадного выхода вылезал на улицу по ее крепким веткам.
Вопреки ожиданиям дом своего детства Матфей нашел не сразу. Только по табличке с адресом понял, что за высоким железным забором, облицованный коричневым сайдингом, и увенчанный зеленой черепичной крышей тот самый дом. Стоял он теперь в ряду с другими коттеджами абсолютно идентичный им, растеряв всю самобытность, безликий, невнятный, как старикан, сделавший неудачную пластику. Хотелось во весь голос, как Сидор забазлать: «Тухлый помидор!» Но память о былом не позволила.
Срубленная яблоня ставила здесь точку. Теперь это был чужой дом, и он чужой этому дому. Осталось одно — развернуться и уйти, чтобы никогда больше не вернуться.
В зазор под воротами высунулась свирепая морда немецкой овчарки. Собака недоверчиво нюхнула воздух и, оскалившись, глухо, утробно зарычала.
— Шери, кто там?! Ты что гостей пугаешь?! — раздался детский голос из-за ограды.
Звякнула цепь. Морда исчезла. Рычание стихло.
В воротах отворилась калитка. В проеме возникла девочка лет восьми, в стареньком пуховике и валенках на босу ногу.
Она посмотрела точно в то место, где стоял Матфей и, округлив глаза, вскрикнула, закрывая рот ладошками. Потом заулыбалась и махнула рукой, будто приглашая войти:
— Это ты! Заждалась! Уже и не верилось, что увижу. Заходи же! — радостно защебетала она.
Матфей осмотрелся вокруг — никого.
— Это ты мне? — недоверчиво переспросил Матфей.
— А кому же еще? Давай заходи, холодно тут!
Из-под ног Матфея в калитку шмыгнул огромный рыжий кот. Зародившаяся было надежда рухнула, придавив душу могильной плитой.
Девочка взяла на руки кота. Прижала к груди и залепетала:
— Ах ты, Рыжик! Вернулся гуляка! Холодный какой! У него невеста в соседнем доме живет, вот он и убежал — дружат.
Она продолжала выжидающе и вместе с тем с любопытством разглядывать Матфея.
— Пойдем в дом, а? Холодно, — кот зло сверкнул на него глазами, мол, чего кочевряжишься?
Сомнений не осталось — она обращалась к нему — Матфею. Но от этого вовсе не полегчало, а сделалось, как-то жутко и непонятно.
Матфей зашел в калитку. Девочка закрыла её и поспешила к дому.
— Я поверить не могу, что ты пришел! — щебетала она на ходу. — Будто сон опять вижу, но взаправду. Папа сказал, что ты умер.
— Так и есть, — выдохнул Матфей.
Девочка обернулась и внимательно, даже строго смерила его взглядом.
— Матфей, но ты же — доброе приведение? Ты не станешь меня обижать? — серьезно поинтересовалась она.
— Не стану, — заверил её Матфей. — Мне бы только понять… Ты вправду меня видишь?!
— Затупок, — хихикнул из кармана Сидор.
— Ой, а что это у тебя там, в кармане, разговаривает?! — удивленно распахнула глазенки девочка.