Ловушка страсти

Слава Богу, вот и он! Танцует с Миллисент. Они уже помолвлены?

— Неужели вы действительно каждый день замечаете в картинах что-то новое?

Кажется, эта тема по-настоящему заинтересовала герцога. Женевьева не была уверена, что именно так увлекло его: тот факт, что картины могут меняться, или ее мысли на этот счет.

— Вообще-то картины — это не хрустальный шар, в котором вы видите меняющиеся изображения и тому подобное. Но разве вы никогда долго не смотрели на картину, всякий раз чувствуя, будто она стала другой?

Как объяснить суть искусства тому, кто ничего в нем не смыслит? Если бы она танцевала с Гарри…

— Конечно. В молодости, путешествуя по Европе, я однажды долго смотрел на картину итальянского художника Веронезе «Венера и Марс». Вы ее знаете? Венера совершенно обнажена, как в день своего рождения, а Марс одет и стоит перед ней на коленях. Эго выглядит так, словно он собирается ублажить ее. Вокруг летают херувимы. Я долго разглядывал эту картину.

«Ублажить»… Ради всего святого!

Герцогу удалось завладеть вниманием Женевьевы.

Она хранила молчание.

Ее изумили слова герцога. Она пристально смотрела на него, а в голове у нее проносились яркие образы, и щеки девушки стали пылающими. Женевьева знала эту картину. Она прекрасно знала, в каком именно месте на полотне Марс опустился на колени перед Венерой.

Герцог нарочно все это сказал.

Внезапно все чувства Женевьевы обострились, словно вспыхивающие в темноте, светлячки. Особенно остро она ощущала прикосновение. Прикосновение рук герцога: одна твердо обнимала ее за талию, так что через шелк платья чувствовалось ее тепло, другая покоилась на ее руке. Женевьева ощутила контраст мужественности, исходящей от герцога, со своей хрупкостью.

О Боже, он так долго смотрел на нее, не мигая!

— Вы знаете художника Боттичелли? — осторожно спросила она.

— Да, но смутно.

— Мне кажется, его недооценивают. Я люблю изящество его линий, свет, пронизывающий предметы на его картинах.

Монкрифф испытал легкое волнение. Он забросил набивку в виде соблазна, изысканного приглашения. Женевьева поняла это и продолжила разговор.

— Я видел его картину «Венера и Марс», — добавил герцог. — Интересно, что на этой картине Венера полностью одета, а бедняга Марс раскинулся рядом, словно утомленный ею.

Последние слова герцог прошептал Женевьеве на ухо, что не пристало делать мужчине во время вальса.

— Это аллегория, — неубедительно пробормотала она.

— Неужели? — недоверчиво переспросил герцог.

Он словно предлагал Женевьеве подумать, не олицетворяет ли картина все то, что произошло между Венерой и Марсом, что могло произойти между любым мужчиной и любой женщиной, в том числе и между ними двумя.

Женевьева замолчала. О чем она думает? Ошеломлена его или своей дерзостью?

— У меня есть знакомый художник по фамилии Уиндем. Глядя на его картины, не остается сомнений в том, что он хотел ими сказать. Никто не принимает их за что-то другое и не видит в них скрытого смысла, — продолжал он тему.

Уиндем рисовал самые сладострастные картины для «Бархатной перчатки», борделя, куда заходили любители только красивых женщин. Все персонажи его картин были обнажены и прекрасно проводили время.

— С мистером Уиндемом вас сблизил интерес к… лошадям?

Вот это да!

Герцог насторожился. Он устремил задумчивый и пристальный взгляд на Женевьеву, и она довольно смело посмотрела на него блестящими глазами. Ему стало понятно, что подобного рода флирт для нее в новинку: она нанесла удар и тут же отступила, словно своими вопросами он открыл для нее тропу, на которую она всегда мечтала, но боялась шагнуть.

— Возможно.

На лице герцога появилась улыбка.

Женевьева не была кокеткой. Но он мог поклясться, что оказался прав насчет нее: по каким-то причинам она держала свои страсти в узде.

Что ж, им можно дать волю. И герцог придумает, как это сделать.

Женевьева снова боролась с озорной радостной улыбкой, он заметил ее в уголках губ. Герцог, затаив дыхание, ждал появления этой улыбки, хотел видеть, как Женевьева улыбнется в свете ламп, хотел снова увидеть это сияние на ее лице.

Она улыбнулась.

И герцог тут же заметил множество мелочей, которых прежде не замечал, словно их осветило восходящее солнце. Прикосновение ее маленькой хрупкой руки, ее тонкую талию и полупрозрачный слой ткани, скрывающий кожу, блеск камня на бледной груди, цветочный, женственный аромат, исходящий от нее, — у него сладко заныло в животе. Герцогу не хватало слов, чтобы описать свои чувства. Все было так внезапно, что он чуть не пошатнулся, словно случайно бросил взгляд на свои пальцы во время игры на фортепиано и сбился.

На мгновение он утратил дар речи. Вряд ли Женевьева заметила.

— А ваши чувства по отношению к картинам и другим вещам часто меняются, мисс Эверси? — наконец спросил он.

— Некоторые чувства всегда остаются неизменными. Это относится и к картинам.

Загадочный ответ, который мог подразумевать многое: отношение к семье, к Гарри, к герцогу и к причинам его недвусмысленного поведения.

— Существует замысел художника и то, что видит зритель, однако они не всегда совпадают. На первый взгляд это может быть незаметно. Полагаю, именно это я и хотела сказать, — добавила она.

— Разве с людьми не то же самое?

Женевьева с настороженным видом подняла голову. Неужели он подразумевает, будто она скрывает что-то? Конечно, так и есть, правда, никто другой об этом и не догадывался. Возможно, он подумал о своей бывшей невесте. Интересно, почему они разорвали помолвку и действительно ли все происходило по обоюдному согласию, как утверждали сплетники?

Женевьева в этом сомневалась.

— Полагаю, вы правы, — осторожно ответила она.

— Однако картины безопаснее людей, не так ли, мисс Эверси?

Безопаснее. Еще одно нелестное, но странно притягательное слово. У Женевьевы появилось подозрение, что герцог опять собирается отзываться о ее характере и ей это не понравится. Ее вновь могли назвать «благоразумной», «спокойной» и «зрелой», и если герцог собирается сказать именно это, она не выдержит и закричит так, что закачаются люстры.

— Некоторые картины считаются предосудительными, — раздраженно заметила Женевьева.

— Да, но это не их вина. Это все предрассудки толпы. Например, ваше платье не виновато в том, что когда вы поворачиваетесь, оно становится похожим на пруд в лунном свете, а вы сами напоминаете наяду, появляющуюся из воды. Это лишь субъективное мнение.