Ловушка страсти

Она по привычке взяла его за руку, он положил руку ей на талию, и они закружились по залу.

«Поговори со мной, ну, поговори же со мной».

Женевьева не могла спросить его. Сейчас она танцевала с мужчиной, который, возможно, был уже помолвлен. Гарри мог сделать предложение во время суссекского вальса, и теперь Миллисент ждала, пока он потанцует с Женевьевой, чтобы поделиться с ней новостями.

От своего брата Чейза, который получил тяжелое ранение в сражении при Ватерлоо, она знала, что когда тебе наносят удар ножом, его необходимо оставить в ране, а не выдергивать, иначе можно умереть от потери крови.

И теперь Женевьева не собиралась задавать этот мучивший ее вопрос.

— И что ты думаешь о герцоге Фоконбридже? — живо спросил Гарри.

— Ой! — только и сумела воскликнуть Женевьева, наступив ему на ногу, от чего они чуть покачнулись. — Прости, — неискренне пробормотала она. — Он интересный человек.

Как хорошо, что придумали такое слово! Им можно охватить целую гамму чувств. В этом смысле люди оказались очень умны.

— Сказал ли он что-нибудь непристойное? — Ответ Женевьевы удивил Гарри. — Не вел ли он себя грубо? Он был груб с Миллисент, покинул ее, даже не извинившись.

«Это выглядит так, словно Марс собирается ублажить ее». Возможно, это было непристойно и грубо.

— Ничего особенного. Мы говорили об искусстве.

Женевьеве не хотелось вдаваться в объяснения. Ей вообще не хотелось разговаривать.

— Правда? Мы с Миллисент тоже говорили об искусстве. Она обнаружила в амбаре целый выводок котят и хочет нарисовать их углем.

Вот и все. Стоило ему упомянуть о Миллисент, и Женевьевы словно бы уже не существовало. Теперь говорить будет один Гарри, а она станет только кивать.

— Я еще не сделал ей предложения, — небрежно заметил он.

— Нет?

Женевьева испытала чувство облегчения. У нее почти подогнулись колени. Они постоянно кружились, ее стало мутить, и она не могла дождаться окончания вальса. «Не говори больше ничего, Гарри».

— Но скоро представится подходящий случай! — радостно заверил он.

Женевьеву давно перестала очаровывать его рассеянность.

— Я буду рядом, чтобы осыпать вас конфетти, — с горечью ответила она.

Гарри ничего не заметил. Глаза Женевьевы метали молнии.

— Я так счастлив, что ты одобрила мое решение.

И что на это ответить? Ничего. Ни один человек не должен выносить подобной пытки.

— Тебе нехорошо, Женевьева?

Внезапно в голосе Гарри прозвучало беспокойство.

Он беспокоился, и это оскорбило Женевьеву, которая и без того постоянно испытывала то злость, то нежность. Наверное, она может сказать ему, что чувствует. Но увидеть на его лице жалость… Вряд ли Гарри сможет тактично среагировать на ее признание.

У него будут самые благие намерения, но он также будет прямолинеен. А Женевьева всегда сглаживала его резкость, всегда, спасала и утешала его.

И, Бог свидетель, она не желает, чтобы что-то помешало его счастью.

— У меня немного разболелась голова. Я выпила три стакана наливки.

— Три стакана! — с наигранным ужасом воскликнул Гарри. — Это же безнравственно! Женевьева Эверси, вам прекрасно известно: наливка — первый шаг к падению.

В другой раз она бы рассмеялась. Но теперь все было иначе. Слова Гарри заворожили ее.

Безнравственно…

«Бедняга Марс раскинулся рядом, словно утомленный ею». Что это значило? Что Венера сделала с Марсом?

И что об этом знает герцог?

Пугь к падению притягивал ее. Если бы только на распутье стоял Гарри, призывая ее и рассказывая поразительные истории о Марсе и Венере.

И что имелось в виду под словом «ублажить»?

От Гарри не укрылась рассеянность Женевьевы.

— Ты очень удивилась, увидев в доме герцога Фоконбриджа?

— Очень.

— Когда мы ходили смотреть на развалины, он показался мне довольно приятным человеком.

— Это потому, что вы говорили о лошадях, ландо и папиных вложениях.

— Возможно.

После этого Гарри наконец замолчал.

Женевьева посмотрела в такие знакомые голубые глаза и отвела взгляд. После чего она решила разглядывать волоски у него в носу: к одному из них пристало что-то крошечное.

— Кажется, герцог увлечен тобой, — внезапно произнес он.

О нет! Значит, и другие тоже заметили?

— Ты преувеличиваешь. С чего ты так решил?

— Я заметил твою улыбку, когда ты танцевала с ним, — помолчав, ответил Гарри.

И он тоже наблюдал за ней. Ну конечно же! Ведь она его добрый друг.

— Я часто улыбаюсь, Гарри, — отмахнулась Женевьева. «По крайней мере улыбалась в прошлом».

Другими словами, вчера.

Однако Женевьева поняла, что хотел сказать Гарри. И тем не менее он продолжал объяснять:

— Я знаю разницу между твоей вежливой улыбкой, как бы говорящей «я вынуждена танцевать с вами», и другой, настоящей улыбкой.

У нее перехватило дух. Ей было невероятно больно услышать это откровение. Конечно, Гарри знал, ведь он был ей ближе, чем кто-либо другой на свете. Так она когда-то думала.

Женевьева часто искренне улыбалась ему. Внезапно она поняла, что больше не сможет улыбаться так. У нее остались всего одна-две улыбки для него. Она устала.

— Признаю, я была удивлена. Но герцог не так уж страшен. У него приятные манеры.

— Приятные манеры! — рассмеялся Гарри. — Какая высокая похвала! Он был груб с Миллисент, покинул ее, не сказав ни слова. И ему столько же лет, сколько твоему отцу.

Возможно, как многие пожилые люди, он терпеть не может общество других.

— Знаешь, он моложе моего отца.

Гарри смутился:

— Откуда тебе это известно?

— Догадалась.

Гарри пропустил это мимо ушей.

— Я слышал, он ищет себе жену, — признался он. — Потому что расстался с леди Абигейл. Говорят, он серьезно настроен жениться как можно скорее.

— Люди любят болтать.

Герцог несколько раз говорил ей о своем намерении жениться, но он был не из тех, кто стал бы рассказывать об этом всем подряд. Женевьева инстинктивно поняла это.