Ловушка. Форс-мажор
Шрифт:
– Знаешь, много лучше, чем я ожидала. По моим прикидкам, еще два-три часика – и ключик будет у меня в кармане. Вернее, в кармане начальства. Сомневаюсь, конечно, что он выйдет золотым, ну да при такой постановке задачи и при таких сроках любой сойдет. Все равно им никто ничего открывать не собирается.
– Так ты там сейчас что, одна за всех пашешь?
– Ес-сно. У нас ведь как работать, так все пацаки. Но, удивительное дело, Паш: оказывается, многочасовые пешие прогулки прекрасно стимулируют умственную деятельность.
– В таком разе, да если это еще и на благо Отечества, я готов простимулировать снова. Например, завтра. У меня выходной, так что могу быть в любое время в любом месте.
– Павел,
– Так если она не самая интересная, может, и шут с ней?
– «Грузчик», не трави душу!.. Во-первых, я обещала, во-вторых, по ряду причин я должна там появиться и хоть пару частей марлезонского балета, но отсидеть. А в-третьих, когда я давала согласие на участие в этой вечеринке, мы с тобой еще даже не были знакомы.
– Хочешь, я пойду с тобой?
– Нет, не хочу.
– Почему?
– Паш, ты становишься навязчивым, тебе это не идет.
– Прости, пожалуйста.
– А вот это уже лишнее. Все, отдыхай, а мне еще нужно поработать. И не обижайся – обещаю, что следующая мазурка будет за тобой. Ну как, готично?
– Ага, в мемориз.
– О-о, а ты, оказывается, продвинутый медвед?
– Ладно-ладно, – пробурчал Паша, прощаясь. – Будем считать, что слив засчитан…
Что ж это за жисть такая, а? Даже в не самую интересную компанию, и в ту не зовут.
Глава восьмая
Мне здорово не везет, все равно как некоему Нехлебе с Неказанки, который ходил в трактир «Сучий лесок». Тот всегда мечтал стать добродетельным и каждую субботу начинал новую жизнь, а на другой день всегда рассказывал: «А утром-то я заметил, товарищи, что лежу на нарах!»
На следующий день примерно без четверти пять в офис на Итальянской зашли. Функционально то было время повседневной рабочей сиесты, когда малые, рутинные дела уже закончены, а для основных, главненьких, время еще не наступило. Поскольку главненькие в основном вершатся не в тиши рабочего офиса, а в интимно-балаганной ресторационной обстановке. В располагающих к умиротворенности и благодушию собеседника интерьерах.
Вошедших было несколько, и все они нервничали. В этот момент Ладонин находился в приемной. Развалившись в кресле, он лениво рассматривал свитки факсов и, увидев ИХ сквозь стеклянную дверь, сразу распознал в визитерах именно тех людей, которые приходят задерживать.
На мгновение Игорю стало скучно: уж лучше б с ОМОНом ввалились. Тогда хотя бы и поваляешься, и поогрызаешься, и вообще… есть над чем поглумиться. Особенно если походя обворуют. Ладонин столь отчетливо и скрупулезно почувствовал первую процедуру, что не сделал ни малейшей попытки как-то среагировать на легко прогнозируемые в подобных случаях сумбурное хамство и суматоху. Неприятные воспоминания о второй и третьей процедурах он попросту отбросил. Так же как и мысли о дальнейших «неудобствах», заканчивающихся тревожным сном в изоляторе временного задержания, где сержант, вместе с задержанным, вроде и сетует на отсутствие подушки, но при этом сделать ничего не может. Там, где грамотный задержанный, понимая бессилие милицейской обслуги, тем не менее не сдерживается и от бессилия срывает зло на ней. Знания этой стороны жизни заканчивались у Игоря именно на уровне ИВС. «По-взрослому» он, в отличие от покойного брата Ладоги, никогда не сидел.
Секундно уйдя в воспоминания, Ладонин резко очнулся и не на шутку разозлился:
– Граждане начальники, – отчетливо зло произнес он, – уделяйте пристальное внимание развешанным на стенках картинам – за ними
могут скрываться сейфы. А в сейфах сокрыто награбленное.Повернувшись спиной к группе оперативников, пытающихся пробиться в приемную, Игорь нарочито медленно зашагал к себе в кабинет, по ходу рассучивая рукава рубашки. Проходя мимо стола секретарши Оленьки, неожиданно гаркнул:
– А где мои стильные запонки, в которых я обычно сижу в тюрьме?
Секретарша метнулась. Но не за запонками, а на голос завгара Грушевского, который попал под раздачу, в общем-то, случайно: приехал в бухгалтерию за талонами на бензин, а тут – ба, карнавал. Тем не менее субтильного телосложения завгар на удивление стойко принялся бычать: «В чем, спрашиваю вас, дело?!»
Тем временем пришедшая в себя охрана перегородила длинный коридор: первый из них, сомкнув опущенные кулаки книзу, вглядывался в пол и корректно интересовался: «Поподробнее, пожалуйста: в чем дело?!» Водитель Сева и второй охранник стояли чуть позади, так что места для прохода сотрудников практически не оставалось.
В течение нескольких секунд перед ними было раскрыто, закрыто и вновь раскрыто несколько удостоверений. Но охрана все равно упорно держала качаловскую паузу, делая вид, что вчитывается.
– Мне что, оружие применять? – не выдержав, издал звук сотрудник.
– А ты мне ногу прострели! – впился в него охранник Григорий и принялся демонстративно засучивать джинсину. – Только кость не задень – болеть будет.
В общем, они давали ему уйти. И у Ладонина в данную минуту были возможности это сделать. Хотя бы через окно. Лет десять назад, не раздумывая, он так бы и сделал. Но сегодня подобная мысль даже в голову не пришла, потому как он считал себя чистым. Опять же Игорю элементарно было стыдно. Стыдно перед слухами, сплетнями, недоброжелателями. Ведь случись так, многие, если не большинство, сразу начнут полемизировать: «Значит, не прикрыт. Значит…»
«Что? Кто?… – Игорь мучительно перебирал файлы в своей голове. – Неужели Архангельск? Но Саныч ручался, что там все чисто, все по обоюдному согласию сторон. А вдруг те просто тянули время, а сами накатали заявление в прокуратуру?… Нет, ерунда. Но если не поморы, то кто? Где протекло? Что собираются вменить? Оно, конечно: грехи наши тяжкие, но что конкретно?… Кабы годков пять-семь назад – еще куда ни шло, но сейчас!..»
– Да пусть делают что хотят! – завопил Ладонин, адресуя свой мессидж в первую очередь несчастной секретарше Оленьке, самоотверженно вставшей последним бастионом на пути обидчиков любимого шефа. – Пусть заходят. Скажи, что сейфы я уже успел перекодировать. На самоликвидацию.
Он захлопнул за собой дверь, а через пару мгновений в приемной раздался топоток полудешевых ботинок, и вслед за ним в кабинет втиснулись сразу несколько человек. Один из них многозначительно произнес:
– Не надо нервничать – у нас на вас обыск.
Ладонин уже лежал на кожаном, итальяской сборки диване, положив ноги на журнальный столик. Закрыв глаза, он якобы безразлично переспросил:
– У вас ЧТО на меня?
– Обыск, – чуть менее убедительно прогрохотал сотрудник.
– Фу ты черт! – выдохнул Ладонин. – А я-то распереживался, что доказательства.
В ответ в приемной немедля заржал охранник Григорий.
– Давайте вести себя спокойно и прилично, – твердо предложил второй. Судя по костюму и манерам, следователь.
– Давайте, – согласился Ладонин, но глаз не открыл. – А можно я пока полежу, а вы не станете это расценивать как косвенное данное моей вины?
– В чем? – спросил следователь, усаживаясь за письменный стол Ладонина.
– В незаконном поднятии государственного флага на торговом судне. – Ладонин вслепую махнул рукой на Андреевский флаг, висевший в углу кабинета.