Ложь и правда русской истории
Шрифт:
Глава 36
НАРОДА НЕТ — ЕСТЬ НАСЕЛЕНИЕ
Мы — не защищаем интересы народа…
Жду, когда объявится политическая партия с таким кратким программным лозунгом. А то все остальные надоели. Кого ни послушаешь — все о благе народа. Даже так и называют сами себя — «Народная партия», «Народно-патриотический союз», «Народная газета»…
А спроси, что они разумеют под словом народ — не обрадуешься. Каждый талдычит свое. И даже то общее, что безусловно есть, непременно будет оспорено.
К примеру, предложу я для начала формулировку: народ — это большинство населения, не имеющее власти и денег и зарабатывающее на жизнь не умственным и не творческим трудом. И тотчас же вскинутся некоторые умственно-творческие:
И все это вместе образует несусветный конгломерат, в котором мы и живём.
Моногосмысленные игры со словом народ — исключительно русская, российская, советская заморочка. Для всех прочих народ — это население. И только у нас в это слово вкладывается еще и нечто духовно-нравственно-непонятно-чего-державно-революционно-богоносное. Начиная с триады, которую придумал граф и министр Уваров: православие — самодержавие — народность. Кстати, ее сейчас пытаются выдать за основу новой (как будто была старая) национальной идеи (как будто она вообще существует в природе, национальная идея). И мало кто замечает разрушительное противоречие: хороша народность, если через семьдесят лет после Уварова народ сверг самодержавие и разрушил православные церкви… Так что формула Уварова — государственная идея, с поправкой, что государство то постигла та же участь…
Вообще-то слово народность породил наш брат — писатели и журналисты. При этом тут же была сделана оговорка: « народность состоит не в описании сарафана». А в чем? Так разве объяснишь одним словом. Вот и началось… Слова, слова, слова… Вплоть до того, что некоторые называли народ почвой. Из которой мы все растем.
Зато совершенно конкретными, в отличие от почвенников, были народники 60-х годов XIX века. Чтобы хоть малыми делами облегчить участь народа, они пойти в народ. Это было святое движение, порожденное чувством вины за свои чистые руки, за то, что живем, не зная сохи. Вот и узнавали. Пахали и сеяли. Учили.
Но народничество кончилось, потому что народ не понял их и не принял, все равно считал господами. Издевался над ними! В лучшем случае говорил: чудной барин… Это с одной стороны.
С другой же стороны, народническую фразеологию подхватили болтуны и начетчики. Что с беспощадной точностью и грустью изобразил Чехов. Обратите внимание, у него все, кто рассуждает о народе, персонажи малосимпатичные. Что Петя Трофимов из «Вишневого сада», что адвокат Кочевой или Полина Рассудина из романа «Три года», что герои многочисленных рассказов: « Пойдем вместе в деревню, дорогая, будем там работать! О, как это будет хорошо!» При этом, разумеется, ничего не делают. Но свое сытое безделье оправдывают тем, что это «знамение времени», а они «люди шестидесятых годов». Некоторые современники упрекали Чехова в издевательстве над народническими идеями. И он вынужден был объясняться в письмах: « Я имел в виду тех глубокомысленных идиотов… которые, будучи деревянными, бездарными и бледными бездельниками, ничего не имея ни в голове, ни в сердце, тем не менее стараются казаться выше среднего уровня и играть роль, для чего нацепляют на свой лоб ярлыки… Это полинявшая, недеятельная бездарность, узурпирующая 60-е годы; в V классе гимназии она поймала 5—6 чужих мыслей, застыла на них и будет упрямо бормотать их до самой смерти… Вы бы послушали, как он во имя 60-х годов, которых не понимает, брюзжит на настоящее, которого не видит; он клевещет на студентов, на гимназисток, на женщин, на писателей и на все современное и видит в этом главную суть человека 60-х годов. Он скучен, как яма, и вреден для тех, кто ему верит, как суслик. Шестидесятые годы — это святое время, и позволять глупым сусликам узурпировать его — значит опошлять его».
А с третьей стороны, разочарование в реформах Александра II, обманутые надежды, разочарование в народе и хождении в народ обернулось страшным террором ишутинского «Ада» и желябовской «Народной воли». Причем их главной целью был (десять покушений!) не кто-нибудь, а Александр II — царь-освободитель, который и избавил тот самый народ от крепостного рабства.
Пришедшие к власти коммунисты запутали ситуацию окончательно. Заметьте, их партия никогда не называлась народной, а лишь выражала «думы и чаяния народа». Потому как изначально партия была — рабочего класса. Потом уже допустили трудовое крестьянство. Ну, и прослойку меж ними — интеллигенцию. А советские писатели-деревенщики, как бы в ответ на дискриминацию деревни, вольно или невольно склоняли общественную мысль к тому, что народ — это исключительно крестьяне.
К середине семидесятых годов родилось официально-теоретическое понятие: единая историческая общность — советский народ. На мой взгляд, вполне точеное во всех смыслах. Совок — это совок. И как бы ни старались иные на приемах в Давосе, Страсбурге или Москве изображать из себя европейских политиков или бомонд, они такие же, как мы в Урюпинске, Ташаузе и Сорочинцах. Во всем — и в плохом, и в хорошем.
В общем же народом, по коммунистической теории, могли называться только передовые трудящиеся массы. В зарубежных странах — только угнетаемая часть населения и прогрессивная интеллигенции. А у нас-то угнетенных нет! И приходилось мелким шрифтом, незаметненько так, в нечитаемых никем книгах признавать, что у нас народом является все население. Бедная коммунистическая наука!
Весь этот бред естественно породил ответную народную реакцию. Приведу два противоположных по смыслу афоризма, которые в совершенной иронической форме отразили всю историю обсуждаемого вопроса, душевных метаний интеллигенции и властно-чиновных глупостей:
1. Вышли мы все из народа — как нам вернуться в него?
2. Все мы вышли из народа. Но никто не хочет туда возвращаться!
Продолжая народные традиции, мой друг, блестящий критик и литературовед Женя Сергеев, году этак в восьмидесятом предложил свой афоризм: «Народа нет — есть население!»
Женькина максима была открыто полемична. Она в то время звучала как опровержение и коммунистической идеологемы, и интеллигентской аксиомы о некоем народе. Женька доказывал, что он народу ничем не обязан, а вот народ всем, что имеет, обязан интеллигенции. Потому как в прогрессе, особенно техническом, нет ни капли народного вклада, а есть лишь вклад интеллигенции. Не будь ее, и сегодня бы сохой землю ковыряли, лаптем щи хлебали и страшные сказки рассказывали…
Тогда же я ввел в оборот нашего небольшого круга другой афоризм, совсем уже ернический: « Стыдно ездить в такси, когда народ страдает!»
Разумеется, и этот афоризм был непечатным. Я даже и не пытался вставить его в какой-нибудь рассказ. А вообще-то надо было. Вполне могло проскочить в устах какого-нибудь яростного обличителя интеллигенции. Но это сейчас кажется, а тогда мы сами в каждом своем слове видели крамолу и считали, что власть нас видит насквозь. Например, когда в 1984 году в «Нашем современнике» вышел мой рассказ «Сауран», Боря Миронов и Гена Ястребцов, работники «Правды»(!), получше нас знающие, что можно, а что нельзя, говорили нам с вытаращенными глазами: « Вы что делаете, вас же всех посадят!» В общем, мы так сильно знали, что власть нас знает, что иногда даже и не пытались что-то напечатать…
А что же до народных традиций, то мне приятно заметить, что они не прервались и поныне. Причем продолжаются уже и в печатном виде. Так, безусловной приметой времени станет афоризм Акрама Муртазаева в «Новой газете»: «Электорат — это одноразовый народ».
Добавлю и от себя, но в том же стиле. Внесу поправку к афоризму Женьки Сергеева «Народа нет — есть население!». Так-то оно так, но современная общественно-политическая деятельность народа доказала, что прямого тождества здесь все же нет. Как ни крути, а в век демократии никого не заставишь голосовать против воли. И получается, что власть у нас выбирается народом, а в результате страдает все население. Можно сказать, издевательство народа над населением…