Лучшая в мире повесть о первой любви

Она подходит ко мне и я чувствую, как с моей спины что-то соскальзывает. Тут же она отдаёт мне листок с надписью «чмо».

– Как мило, – улыбаюсь я, а у самой в груди образовывается дыра, размером, наверное, с Аляску. Комкаю листок и бросаю его в открытое окно.

– За что они так? – спрашивает.

– Сбагрила их учителям, – честно признаюсь я, – у малышей деньги отбирали.

Я соврала, конечно – учителя ничего бы им не сделали, скажи я о таком. А вот сдать их поставщику дури, которого они обманывают уже который месяц – это явно не тот случай, когда детишек сумеют отмазать крутые родители. Я отомстила, конечно, за многое – но, видимо, обрекла себя на ещё большие гонения.

– Ты молодец, – зачем-то говорит мне девочка, – но будь осторожнее, ладно?

Я киваю, пожимаю ей руку. Так я и познакомилась с Совой, которая стала мне впоследствии другом. Окрестить её в своей голове я отчего-то сумела только так, и всему виной её большие наивные глаза. До дрожи, кстати, красивые.

Друг – это понятие было для меня почти в новинку. Не считая Балерины, у меня друзей не было, да и она никогда своим другом меня не считала. А Сова с первой нашей встречи стала мне ближе, чем кто-либо до неё.

«Давай дружить» – не такая уж и детсадовская фраза на самом деле. Оказывается, друзей действительно можно просто брать и находить.

3.

Вернувшись из школы, застаю сестру за работой, и невольно заглядываюсь – до чего же красива она, когда лепит. Глядя на её работы из камня сложно понять, превращает ли она камень в людей или людей в камень. Она для меня – волшебница.

Но волшебство не может быть вечным, как и всё в мире – а потому оно заканчивается, когда я вдруг осознаю, что нужно бы прибраться, сготовить обед и ужин. И я приступаю, как обычно себя пересилив.

В конце концов, когда мы заканчиваем ужинать, я решаю пойти выбросить мусор. Перед этим я выхожу на балкон, где меня ждёт приятный аптечный запах. Обыденно хочется курить, но сигарет осталось мало, а денег в ближайшее время не ожидается – поэтому я терплю, соскребаю со стен извёстку, крошу её мелко-мелко, жую, как одержимая, и забываю о том, чего хочется сейчас больше всего на свете.

Вылезая из моря, около минуты стою, жду, пока обсохну я и станет легче пакет с мусором, впитавший в себя очень много воды. Дохожу до мусорных баков, выбрасываю в один из них пакет – и слышу, как меня кто-то зовёт – тихо так, с хрипотцой и едва уловимым восточным акцентом.

Повернувшись на голос, я вижу перед собой Ангела.

– Привет, – говорит он мне, улыбаясь.

– Ну здравствуй, – отвечаю. Пытаюсь улыбнуться в ответ, но боюсь, выходит паршиво, потому что он спрашивает:

– Всё в порядке?

– Да, – на автомате возвращаю себе привычное равнодушное выражение лица, чтобы действительно выглядеть «в порядке».

– Так поздно на улице, – замечает он таким тоном, будто вспомнил интересный факт из истории человечества.

– Я мусор выбрасывала.

Он будто бы только после моих слов замечает за моей спиной баки, качает головой:

– Что-то туплю, извини… а всё равно поздно уже. Давай провожу?

У меня дыхание перехватывает – это самое неожиданное, что я могла от него услышать. И в то же время самое ожидаемое.

– Не стоит, – отмахиваюсь, – сама дойду.

Он в удивлении смотрит на меня – ещё бы, наверное, раз дружит с Балериной, он невероятно хорош, не привык, чтобы ему отказывали. А я не привыкла соглашаться на какие бы то ни было предложения. Вот и всё. Вот и решили, чего стоять?

– Убери чёлку с лица, – вдруг выдаёт Ангел, – я хочу посмотреть на твои глаза.

– Не на что там смотреть, – отвечаю, – глаза как глаза.

– Глаза у всех особенные, – улыбаясь, говорит он.

– Но не у всех же они есть, – пытаюсь пошутить, но у меня, как повелось, ничегошеньки не выходит.

– Но у тебя они есть, – отвечает незамедлительно, – дай посмотреть.

– Иди-ка ты на хрен.

Но Ангелу, видимо, наплевать на все мои возражения. Пальцы-щупальца пробегаются по плечам, по щекам, и вот он уже по-хозяйски приподнимает мои волосы, пристально вглядываясь в моё лицо.

– А глаза у тебя, – говорит спустя пару секунд, – цвета солнца. Красивые. Я прав?

У меня дар речи пропадает будто. Осознаю, что не знаю, как на это всё ответить. Ударить, конечно, хочется, но больше – сказать что-нибудь. И в итоге решаю выбрать самое верное и самое простое – отвечаю правдой, отвечаю тем, что думаю:

– Я уже говорила, куда ты можешь идти.

Он улыбается – и опускает руку:

– Такие глаза красивые, а слова такие грубые.

Я смеюсь. Не сдерживаясь, смеюсь, почти до кашля, а когда осознаю, что смеюсь по непонятной ему причине, становится ещё веселее. Рядом со мной стоит Ангел в человеческом обличии, говорящий со мной самым настоящим грязным человеческим языком. Чистый и невесомый.

Меня сгибает пополам от колик.

– Ты чего? – то ли удивлённо, то ли испуганно, он ко мне наклоняется.

В голове проносятся бегущей строкой слова, услышанные утром.

«Гадить только умеешь, ей-богу, каждым словечком своим гадишь…»

– Глаза мои, – всё ещё смеясь, выдаю я, – это уродство моей души.

И тут уже смеяться начинает он. Так искренне и так радостно, что я невольно засматриваюсь на него.

– Всем бы такое уродство, – в конце концов отсмеявшись, заключает он.

– Каждому своё, – развожу руки, – не всем же должно так везти.

Он улыбается в который раз за эти несколько минут – и я вдруг понимаю, что эта улыбка что-то будит во мне живое.

– Это справедливо? – спрашивает, уставившись на меня.

– Нет, – отвечаю, пожимая плечами.

– Тогда, – говорит, чуть подумав, – поделись со мной своим везением. Пять минут, не больше.

Я сначала думаю, что он намекает на пересадку глаз – странная мысль, конечно, но мне она кажется вполне себе такой естественной, будто иных вообще в этой ситуации быть не может. А потом до меня доходит, что он имеет в виду. Я, конечно, хочу просто молча развернуться и уйти.

– Провожай, – вместо этого говорю я.

И мы идём. Вдвоём. От мусорных баков до моего дома действительно не больше пяти минут – и за это время ни я, ни он, не произносим ни слова. Молча таращимся друг на друга как не знаю кто. Только у самого подъезда я останавливаюсь перед ним, говорю:

– Дальше сама.

– Дорогу к звёздам ни с кем не делят?

И, сказав это, он улыбается. И я вдруг понимаю, что эта улыбка будит во мне дикое желание убить Ангела, повесить его на стену и смотреть на его вечную улыбку каждый день.