Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов

Риман все еще барахтался, теперь он просто скулил, теряя силы, и то пытался вырвать поводок из–под тела хозяйки, то лизал ей лицо и тыкался в нее носом. Кроме него да еще отдаленного шума двигателей, вокруг стояла тишина.

Люди решат, что тут идет разборка между бандами. В какой–то мере так и было. У меня появились воспоминания о том, что мы с Хорейси были любовниками. Скоро память станет реальностью, и я стану тосковать по ней еще больше, чем сейчас.

Мои ноги и душа бежали наперегонки, соревнуясь, кто же первым окончательно меня подведет.

Скоро сюда прибудет множество начальников. Последние пару секунд никто не стрелял, но те, с другой стороны машины, уже точно должны были понять, где я нахожусь. Я прыгнул вбок от своей безопасной позиции, но выстрелов не последовало. Нога жутко горела, в ботинок натекла кровь, я заковылял через улицу; чуть не упал, когда меня по широкой дуге обогнул фургончик с мороженым (фургончик с мороженым? Я неожиданно вспомнил один такой, из детства им еще управляла… чернокожая женщина? Она называла меня «дорогушей»!).

Воспоминания бились в моем разуме, как разъяренные вороны, но я оттолкнул их прочь. Мужчина, которому я попал в шею, умер, а второму пуля пришлась в район подвижных ребер, и сейчас он с трудом дышал, пуская розовую пену изо рта; похоже, даже не заметил, когда я распахнул ему пальто. Жетон, как у меня, только теперь ФБИ стало ФБР — и что же означала эта аббревиатура?

Не важно. Выли сирены. Я большими шагами, покачиваясь, вернулся на улицу, протянул жетон перед машиной с полицейскими, выкрикнул какие–то нечленораздельные приказы и заставил их отвести меня обратно к Тируитту.

Коп открыл дверь, я залез внутрь. Сказал, что офицеров ФБР подстрелили преступники, засада на наркоторговцев накрылась, и приказал торопиться. Он быстро все изложил диспетчеру, пока мы неслись по Даунинг–стрит.

Я помнил, что у Брока был какой–то банк, но смысла этого не понимал. Было очень странно чувствовать, что это моя первая поездка на атуйосмобиле, но воспоминаний хватало, поэтому я приказал:

— Это чрезвычайно важно, офицер, давайте, газ в пол и не жалейте сил.

Уже не помню, как убедил его не следовать за мной и не вызывать подкрепления.

Когда я, шатаясь, прошел мимо прилавка и направился в коридор к офису Тируитта, Лео и Бригд последовали за мной, лихорадочно пытаясь убедить меня не ходить туда, и тут я зацепился ногой за ковер, боль в икре, казалось, дошла прямо до мозга, и я упал навзничь. Даже не думал, что пол может так больно ударить, вроде и расстояние до него было маленькое. Я потерял сознание и затих.

— Саймон Растигеват, вы меня слышите?

Я знал этот голос — Тируитт.

Точно он. Я открыл глаза. Он склонился надо мной, сидя на стуле рядом с кроватью.

Потом я увидел иглу в моей руке; Тируитт проследил за моим взглядом:

— Простите, необходимость на случай, если вы захотите сделать выбор. Помните о том решении, которое я вас попросил принять?

— Да. — Ко мне многое вернулось — но не столько, сколько бы мне хотелось.

— Боюсь, за вас его приняли идиоты, которые, похоже, сочли, что вы переметнулись на мою сторону или нарушили режим безопасности, или они во что-то еще поверили в тот краткий период, когда смысл стад пробиваться повсюду. Поэтому они не стали с вами разговаривать и задавать вопросы, а послали команду убрать вас. Я очень рад, что человеческая раса не осталась навечно в этой истории; там, наверное, было очень неприятно. Но сейчас все мы, вся вселенная, находимся в стадии перехода; каждый час Интернет — для вас межсеть, но вы это и так скоро поймете — наполняется новой сложной историей, а в мире появляются миллиарды новых людей, и…

Он стал серым и размытым, а потом я понял, что и мир вокруг тоже расплылся. Тируитт дернул за иглу в руке, и я вскрикнул от боли.

— Извините, приходится так делать, чтобы удержать вас здесь. Потому и разбудить вас пришлось. — Ему как будто было нехорошо; похоже, Тируитт считал, что игла причиняет мне большие мучения, чем на самом деле. Я хотел подбодрить его, но сил у меня не осталось.

Впрочем, Фрэнк, судя по всему, и так решил, что я его простил, а потому начал задавать вопросы:

— Что вы помните? У вас шок. Вы вломились к Броку три дня назад. Кстати, спасибо; копы отставали от вас всего на двадцать минут и шли явно не за вами. Как я уже говорил, за это время мы перепрыгнули через множество крайне неприятных вариантов прошлого.

— Хорейси погибла, — сказал я. — Еще до того, как я склонился на ней и увидел входное отверстие от пули. Бедный Риман: в него тоже попали, он, кажется, умирал и вдобавок мучился от горя из–за хозяйки. — Я понимал, насколько странно и глупо это было, но никак не мог выбросить из головы пса. Почему–то он казался мне реальнее смерти Хорейси… нет, только он и был реальным в смерти Хорейси. — Я и сам буду по ней тосковать.

Я взглянул на Тируитта и продолжил:

— Непонятно, но я помню старый мир. Помню, что мы делали раньше. Но чувствую, как новая вселенная призраком надвигается на меня, проявляется по краям, словно вспоминаю другую реальность, где всегда жил.

— Вы существовали отдельно от людей слишком долго, — объяснил Тируитт, — по крайней мере, по меркам темпоральных изменений.

— Темпоральных изменений?

— Счетчика событий. Вы помните, кто я такой?

— Да. Вы… Фрэнсис Тируитт. Фрэнк. Безухий. В истории, откуда я, э–э–э, пришел, вы были… кем–то вроде Ньютона или Эйнштейна?

— Уже лучше. — Он улыбнулся. — А здесь я кто?

— Мой лучший аспирант. Боже, а я — профессор математики. Причем хороший; я сейчас без труда вспомнил тридцать лет занятий.

Мы оба рассмеялись, пусть и не без грусти. И это я тоже вспомнил: Тируитт был тем редким человеком, который считал мои шутки смешными. Как и Хорейси.

Но она действительно умерла, а мы с Тируиттом действительно остались в живых, но были… не здесь. Мы были сейчас.

Странно до боли, словно одна память — галлюцинация, а другая — реальность, и у меня нет никакой возможности определить, какая из них какая.

— А теперь вы… математический психолог? Тут и такая штука есть?

— Сейчас есть. И всегда была, по меньшей мере последние сто двадцать лет. Или примерно тридцать один час, в зависимости от того, что конкретно вы считаете. — Он пожал плечами. — И я помню об индексальной выводимости, но плохо представляю, что с ней делать. А вы о ней помните?

— Вы уже послали мне с десяток длинных детальных электронных писем, объясняя ее или стараясь объяснить. Трудная штука. Я могу добраться до нее через глубинную структуру чисел, и просто стараясь понять, уже… хм. Да я теперь и сам профессор математики. Ах да, я уже говорил об этом.