Лучше не возвращаться

Нельзя сказать, чтоб это было захватывающим развлечением.

Пару раз я повторял обход, уже не опасаясь обнаружить где-нибудь новый костерок. Я по-прежнему не был уверен, что здесь имел место поджог. Однако Кену так не везло последнее время, что трудно было считать этот пожар случайностью.

Я прочел еще одну статью, на этот раз об иммуносорбентной пробе как экспресс-тесте на антитела в медикаментозном лечении скаковых лошадей. К сожалению, под рукой не оказалось ничего другого, что можно было бы почитать. Я вспомнил одного приятеля, так он вообще мог читать расписание автобусов при отсутствии других текстов.

Хьюэтт и компания автобусом не ездили.

И тут я заметил телефон. Кому бы позвонить в три часа утра? В Мехико сейчас около девяти часов вечера. Можно позвонить родителям. Хотя нет, пожалуй, не стоит.

Я сонно просмотрел отчет о трехмерном компьютерном сканировании костных стрессовых факторов в коленном сухожилии. Неожиданный стук в окно заставил меня очнуться. Стучали сильно, чем-то металлическим, похоже монетой.

Приблизившись к стеклу, из темноты возникло лицо стучавшего, и я услышал:

— Откройте!

Он энергично тыкал пальцем в направлении задней двери. Пока я шел по коридору, я вспомнил, что стучавший был тем самым человеком, который молотил по кофеварке. Затем он вместе со всеми присутствовал в кабинете, то есть являлся сослуживцем Кена.

Человек вошел, шумно топая ногами и жалуясь на холод. В руках он держал два больших термоса. Он объяснил, что в спешке забыл дома ключи.

— Но я знал, что ничего страшного: Кен сказал, что вы здесь.

— Кен? — удивился я. Человек кивнул.

— Да, он уже возвращается: везет кобылу.

Он сунул мне оба термоса, сбросил боты и потянулся за сменной обувью, которая стояла на полке над вешалкой. Сунув ноги в туфли, он снял свою теплую куртку на подкладке. Но тут же заметил:

— Да здесь холодина, — и надел ее обратно. — Кен позвонит Белинде, а я должен подготовить операционную.

Он шел и продолжал говорить:

— Ненавижу эти вызовы среди ночи! — Мы вошли в центральный коридор. — Ненавижу сломанные кофеварки.

Он прошагал в кабинет, забрал у меня один термос, отвинтил крышку и использовал ее вместо чашки. Он пил, а от кофе струился пар и запах уюта.

— Хотите? — спросил он, вытирая рот тыльной стороной ладони.

— С удовольствием.

Он наполнил крышечку снова и осторожно протянул ее мне. Это был несладкий растворимый кофе, довольно крепкий и с молоком. Что ж, в данный момент лучше, чем шампанское.

— Прекрасно! — сказал я, завинчивая крышку обратно.

— Так. Я полагаю, вы ничего не знаете об анестезии лошадей?

— Ничего.

— Очень плохо. Ключи Кена? Хорошо.

Он подхватил связку и быстро вышел. Это был высокий, широкоплечий, темноволосый человек лет сорока. Движения его были отрывистыми и резкими. Казалось, в его мышцах накопилось гораздо больше энергии, чем ему было необходимо, и она то и дело рвалась наружу.

Я вышел за ним в коридор и увидел, что он открывает одну из подсобок.

— Так, — сказал он, — нам нужен физраствор. Он вошел внутрь и вскоре появился снова с пластиковыми канистрами, наполненными прозрачной жидкостью.

— Не поможете мне поднести вот это?

Не дожидаясь ответа, он, не глядя, сунул мне обе канистры и нырнул обратно, чтобы взять еще, а потом рванул вдоль коридора, набирая скорость. Продолжая вполголоса ругаться, он открыл широкую дверь, которая вела в вестибюль, а оттуда — в операционную.

— Ненавижу все эти двери, — неистовствовал он, запихивая канистры в шкафы, открывавшиеся одновременно и сюда, и в операционную, а потом снова закрыл дверцу на крючок.

— Вы не могли бы надеть халат и чехлы?

Мы подготовили все необходимые принадлежности, и после того, как сами переоделись, он, пятясь, прошел через двухстворчатую дверь в операционную, придержав одну половинку двери для меня.

— Так, — он продолжал суетиться, — вентилятор.

Он подкатил одну из металлических тележек, стоявших у стены, к изголовью операционного стола.

— Во время анестезии у лошадей нарушается дыхание, — объяснил он, — как и у большинства млекопитающих. Впрочем, и у птиц тоже. Приходится накачивать в них воздух. Ничего, что я все это вам рассказываю?

— Продолжайте.

Он быстро взлянул на меня и, поняв, что мне действительно интересно, продолжил:

— Мы подаем анестезирующее вещество вместе с кислородом. Как правило, это галотан. Мы стараемся применять минимальное количество, делаем лишь легкую анестезию, потому что лошади очень плохо ее переносят.

Он со знанием дела соединил вместе трубочки вентилятора и воткнул электрический шнур в розетку, расположенную на полу.

— Мы все это ad infinitum перепроверили вчера утром. Просмотрели каждую мембрану, помпу, проверили кислород, который поступает из внешних цилиндров, когда мы поворачиваем вот этот кран, — он показал какой. — Если, случается, сердце начинает останавливаться, то черта с два мы можем с этим что-то поделать. Совсем недавно нам пришлось хлебнуть лиха.

Он резко оборвал свой рассказ, словно вспомнив, что я здесь не совсем свой.

— Во всяком случае, я все проверяю дважды.

Он сновал туда-сюда, подготавливая необходимое оборудование, а я стоял около, чувствуя, что надо бы помочь, но понимал недостаточную для этого свою компетентность.

Снаружи донесся звук хлопнувшей дверцы машины. Скотт — судя по всему, это был именно Скотт, анестезиолог, — поднял голову, а потом откатил раздвижную перегородку настолько, чтобы мы могли пройти в обитое мягким помещение. Он пересек топкий пол своей энергичной походкой и открыл дверь, ведущую в коридор. Я двигался за ним по пятам, то и дело наступая на чехлы. Вместе мы прошли по коридору и вышли наружу, окунувшись в холодный предрассветный воздух. Кен в куртке и сапогах спускал трап с небольшого трейлера для перевозки лошадей, который он прибуксировал сюда своим «Лендровером».

— А, Скотт, — сказал Кен, с шумом сбрасывая трап. — Мне пришлось самому тащить эту телегу. В Вернонсайде жеребятся сразу две кобылы, и нет свободного персонала. Они там с ума сходят. Эта кобыла умирает на глазах, а она вынашивает жеребенка, который стоит Бог его знает сколько — от Рэйнбоу Квеста.

И он вернулся в трейлер за своей пациенткой, которая, пятясь и спотыкаясь, спустилась по трапу. Я не предполагал, что животные могут выглядеть настолько больными. Жеребая кобыла казалась непомерно раздутой. Мокрая от пота, с мутным взглядом, она шла, свесив голову и издавая звуки, напоминавшие стон.