Лучше Ницше, чем никогда

Выражаясь языком научным, можно сказать, что Хоружий выступает как транслятор русской духовной традиции и одновременно как модератор ее дискурса, спасая в каком-то смысле и русскую философию. Его тезисы звучат довольно резко – философия Серебряного века зашла в тупик, тогда как богословие в лице о. Георгия Флоровского, Владимира Лосского совершило революционный прорыв. И первое, что надо бы сделать русским философам, – это поучиться у русского богословия. Но Хоружий совершает и вторую, обратную модуляцию, возвращая в философию понятие синергии, трактуя «Исихастскую Лествицу» как размыкание и определяя человека, его конституцию не через отношения со своим фиктивным «я», не с «центром», а с «пределом». Проанализировав исихастские практики, он добавил к размыканию к Иному и еще две топики размыкания – к бессознательному (человек невроза и соответственно психоанализа) и к виртуальному. И Хоружий задает вопрос: так откуда, с какой границы черпаем мы свои достижения и свою свободу, куда и ради каких целей размыкаемся? И не хотим ли в помощь «энергии внеположного истока»?..

«Ладно из всех кто из», – как сказал Джойс в «Улиссе» (глава «Аид»), и я повторяю это сейчас, чтобы слегка затемнить слишком уж очевидные ответы. Имя Хоружего всегда будет ассоциироваться и с именем великого ирландского писателя, которого Сергей Сергеевич титанически переводил и комментировал. И тем самым «промодулировал» и современную русскую литературу, подарив нам Джойса во всей его полноте. Великий ирландец восхищался и вдохновлялся Лермонтовым, Гоголем, Достоевским, и Хоружий вернул нам эти энергии, помножил снова на русский язык. В своей книге «Улисс» в русском зеркале» он блестяще проанализировал глубинные связи и переклички Джойса с русской литературой начала XX века – с Белым, Хлебниковым, Ремизовым, Хармсом, который (напомним, кстати) как-то сказал, что «слово может разбить окно». Можно сказать, что и Джойс помог Хоружему разбить «русское философское окно», ведь Джойс – это силовой поток сознания.

Настоящий нонконформист мысли Хоружий (кстати, никакой ученой степени по философии у него не было, так же, как и премий) всегда шел против общепринятых догм своего времени. Человек разносторонних интересов, он был – к вопросу об энергиях – и физиком-теоретиком, занимался сложнейшими вопросами в области аксиоматики квантовой теории поля (доктор наук, здесь это заметить уместно). Но в наше безбожное время предметом исследования выбрал богословие. И основал в философии новое направление – синергийной антропологии. Отпевавший Хоружего о. Георгий Белькинд сказал, что пошел в священники, прочитав его книгу «Диптих безмолвия».

Мне повезло, что довелось знать Хоружего (увы, только в последние годы). Я посещал его олимпийский семинар, где Сергей Сергеевич представал как генерал. Нет, это была не гордыня, а именно что воинская добродетель. Он был настоящий боец за философскую истину. И если развивать эти «орудийные метафоры», мне тоже есть чем по-воински гордиться. Ведь я использовал его орудия и как-то послал ему свое эссе «Светозарная тьма авангарда», и он мне ответил (хотя я и не ждал): «Славно написано, дорогой Андрей Станиславович! едрит и бодрит!» Я должен был выступать на его семинаре в среду, 23-го, но 22-го он умер…

В физике есть понятие свободной энергии. И это именно то, что было в избытке у него. Хоружий мог работать по 15 часов в сутки, знал все обо всем. Занимаясь практиками себя, умел концентрироваться в любых обстоятельствах. При этом, по рассказам, в молодости не гнушался и иногда выпить с Веней Ерофеевым. В кабинете у него было три письменных стола – для занятий Джойсом, философией и богословием. Он бегал, купался в ледяной воде и даже изобрел новую технику прыжка в высоту. Хоружий был воистину сверхчеловек. И за всем этим есть один маленький большой секрет, все тот же:

Не по сущности, а по энергии.

Антропологическое письмо [1]

Фрагменты семинаров, Rara Avis, 27.09.17

Размыкание в сторону виртуального предела. Пример: Гоголь «Ревизор»

На нашем первом занятии мы говорили о фоне и фигуре. Я дал вам провоцирующий эксперимент, предложил просто начать писать. Бросил, так сказать, вас в открытое море, оставил один на один со своим ничто, и как ни странно, вдруг из этого ничто родилось нечто. Так действует и сама природа. И наша творческая в том числе.

1

Продолжение публикации. Начало см. в книге «Авангард как нонконформизм», 2-е издание, СПб., Алетейя, 2017.

Тема фона напрямую перекликается с темой виртуальности. Сегодня мы попробуем достать нечто из нашего виртуального мира. Мы, писатели, во многом состоим из воображения, и в этом смысле, не вполне реальные существа. С точки зрения обывателя суть наших занятий – профессиональное вранье. Но мы сами исповедуем нашу художественную ложь как некий экзистенциал. Мы все же мы имеем дело с сакральным, и не в последнюю очередь потому, что чистота нашего воображения опосредована языком. Язык живет сам по себе, творит «из ничего». Вот почему короли литературы – сочинители. И вы, наверное, уже догадываетесь, к чему я клоню. Литература, в каком-то смысле, сама себе виртуальная реальность <…>.

Давайте договоримся, что мы будем понимать под виртуальностью в контексте сегодняшнего разговора. Я буду опираться на понятия из физики элементарных частиц. Хотя заговорили о виртуальности задолго до эпохи квантовой физики. Ещё в 4-м веке Василий Великий говорил, что одни миры могут порождать другие, законы которых отличаются от законов миров, их порождающих. Нас здесь будет интересовать другой момент, который мы назовем потенциальностью. Виртуальность нас будет интересовать как некая потенциальность, то есть, то, что происходит вблизи некоего начала, но не может набраться сил, чтобы осуществиться, реализоваться, чему не хватает энергии, чтобы актуализироваться. Таковы виртуальные частицы в физике, они, суть, только агенты обмена между частицами реальными, а сами по себе не существуют. Но и не только агенты обмена. Реальные частицы и «в одиночестве» окружены облаком виртуальных частиц, которые ими беспрестанно излучаются и поглощаются. И, что самое интересное, именно благодаря им, виртуальным частицам, реальная частица и обретает свою «реальность», то есть массу. Вы спросите: зачем нам это? К чему такие далёкие от литературы примеры? Я говорю об этом, чтобы подчеркнуть один важный момент: актуальное и виртуальное – вещи взаимосвязанные. Какие-то вещи в вашей жизни, или поступки ваших героев, они становятся актуальными, когда объём виртуальности превышает какой-то критический объём. С другой стороны пару актуальное-виртуальное можно рассматривать и как объект и его образ. Как, например, делает французский философ Делез, настаивая, что виртуальное и реальное находятся в непрерывном обмене. Это измерение, виртуальности, у разных писателей, конечно, проявляется по-разному. Для Пруста, например, – это прошлое, память. Наш внутренний мир постоянно мерцает, он постоянно заполнен виртуальным. Возникают воспоминания о прошлом, но на фоне реального протекания времени настоящего они эфемерны. Хотя, конечно, они могут и актуализироваться, если их орбита достаточно близка. Так же, как и некие роли, будоражащие подчас наше воображение, мы даже можем пойти по стопам своего антипода <…>.

Конец ознакомительного фрагмента.