Лучше подавать холодным

Наверное, ему стоило бы удалиться в горы и жить там отшельником, не раня более ничьих чувств, но хрупкому сложению его был вреден разреженный воздух. Поэтому он решил еще раз совершить героическое усилие во имя дружеских отношений. Стать более уступчивым, более мягким, более терпимым к недостаткам других. И первый шаг сделал, сославшись на головную боль, дабы не принимать участия вместе с остальными в осмотре окрестностей, и приготовив им приятный сюрприз в виде грибного супа по рецепту матушки – единственному, пожалуй, материальному наследству, которое оставила она своему единственному сыну.

Шинкуя овощи, он порезал палец, потом обжег локоть о раскаленную печку, и оба эти случая чуть не заставили его в порыве непродуктивного гнева отказаться от мысли о переменах к лучшему. Но к тому времени, когда солнце опустилось к горизонту, тени во дворе удлинились и послышался топот лошадей, возвращавшихся на ферму, стол все-таки был уже накрыт, две буханки хлеба нарезаны, два свечных огарка излучали приветливый свет, и аппетитно благоухал котелок с готовым супом.

– Великолепно. – Реабилитацию себе он обеспечил.

Но оптимизму его не суждено было продержаться долее прибытия сотрапезников. Едва войдя, не сняв сапог, между прочим, и нанеся грязи на отмытые до блеска полы, они уставились на любовно вычищенную им кухню, на старательно накрытый стол, на котелок такими трудами сваренного супа с энтузиазмом преступников, подведенных к плахе.

– Что это? – Меркатто выпятила губы и сдвинула брови. Вид у нее стал еще угрюмей и подозрительней, чем обычно.

Морвир приложил все усилия, чтобы ответить спокойно:

– Это – мои извинения. Поскольку наш одержимый цифрами повар вернулся в Талин, я решил занять освободившееся место и приготовил обед. По рецепту моей матушки. Садитесь, пожалуйста… садитесь!

Он суетливо начал выдвигать стулья, и, несмотря на некоторое замешательство и косые взгляды, за стол они все-таки уселись.

С котелком и половником наготове Морвир подошел к Трясучке.

– Супу?

– Нет уж. Вы меня… как это называется…

– Парализовали, – подсказала Меркатто.

– Вот-вот. Вы меня разок уже парализовали.

– Вы мне не доверяете? – сухо спросил Морвир.

– Трудновато было бы, – сказала Витари, глядя на него исподлобья. – Вы же отравитель.

– После всего, что мы вместе пережили? Не доверяете из-за какого-то маленького паралича? – Он совершал героические усилия, пытаясь удержать на плаву идущий ко дну корабль их деловых отношений, и никто этого не ценил. Ни капельки. – Имей я намерение кого-то отравить, просто брызнул бы ему на подушку черной лаванды и погрузил в сон, от которого не просыпаются. Подложил бы в сапоги шипы америнда, смазал рукоять оружия ларинком, подсыпал во флягу с водой горчичный корень. – Морвир навис над северянином, с такой силой стиснув в руке половник, что костяшки побелели. – Существуют тысячи тысяч способов, которыми я мог бы убить, и никто даже не догадался бы, в чем дело. Я не стал бы утруждать себя, готовя вам обед!

Трясучка уставился на него своим единственным глазом, и на крохотную долю секунды Морвир заподозрил, что впервые за много лет получит сейчас оплеуху. Потом северянин взял ложку, зачерпнул ею из котелка, осторожно подул на суп и проглотил.

– Вкусно. Никак, грибы?

– Э… да, грибы. – Морвир поднял половник. – Ну, кто по-прежнему не хочет супу?!

– Я! – раздался голос из ниоткуда.

Морвиру словно брызнули в ухо кипятком, и, дернувшись, он выронил котелок. Горячий суп струею хлынул на стол, с него на колени Витари. Та с визгом подпрыгнула, сметя на пол свой столовый прибор. Меркатто, с грохотом отодвинув стул, потянулась к мечу. Дэй, выронив недоеденный ломоть хлеба, вскочила и попятилась к выходу. Морвир, крепко сжав в руке уже ненужный половник, с которого капало, резко обернулся…

За спиной у него стояла гурчанка со сложенными на груди руками, с улыбкой на устах. С кожей гладкой, как у ребенка, и блестящей, как черное стекло, с глазами цвета полуночи.

– Спокойно! – гаркнула Меркатто, вскинув руку. – Спокойно. Это друг.

– Мне она не друг! – Морвир лихорадочно пытался сообразить, как эта женщина сюда проникла, и не мог. Рядом не было двери, окно плотно закрывали ставни, в полу и потолке не имелось никаких отверстий…

– У тебя вообще нет друзей, отравитель, – промурлыкала гурчанка. Длинный коричневый плащ ее был распахнут. Тело под ним, казалось, полностью покрывали белые повязки.

– Вы кто? – спросила Дэй. – И откуда, черт возьми, пришли?

– Раньше меня звали Восточный Ветер, – ответила та, грациозно описывая пальцем круги в воздухе и показывая два ряда белых, безупречных зубов. – Но сейчас зовут Ишри. А пришла я с выбеленного солнцем Юга.

– Она имела в виду… – начал Морвир.

– Магия, – проворчал Трясучка, единственный, кто остался спокойно сидеть за столом, и облизал ложку. – Хлеба не передадите?

– К черту хлеб! – рявкнул Морвир. – И магию к черту! Как вы сюда вошли?

– Она из этих. – Витари, чьи глаза превратились в недобро горящие щелочки, сжала в руке кухонный нож. Остатки супа закапали с равномерным стуком со стола на пол. – Из Едоков.

Гурчанка макнула в супную лужицу на столе палец, провела по нему язычком.

– Все должны что-то есть, не так ли?

– Я не желаю быть в числе блюд.

– Можете не беспокоиться. Я весьма разборчива в еде.

– Встречалась я уже с одной из ваших, в Дагоске.

Морвир не понимал, о чем речь, – ощущение, надо признаться, не из самых приятных, – но видел, что Витари встревожена, и оттого взволновался тоже. Эта женщина отнюдь не была склонна к беспочвенным фантазиям.

Витари меж тем обратилась к Меркатто:

– Что за сделку вы заключили?

– Ту, которую нужно было заключить. Она работает на Рогонта.

Ишри уронила голову набок. Чуть ли не горизонтально полу.

– А может, он работает на меня.

– Мне все равно, кто наездник, кто осел, – огрызнулась Монца, – лишь бы один из вас прислал мне людей.

– Он пришлет. Сорок лучших.

– Без опоздания?

– Если Тысяча Мечей не придет раньше, то и они не опоздают. Встали лагерем в шести милях отсюда. Им надо еще разграбить деревню. А потом сжечь ее. Небольшая, но разрушительная компания.

Взгляд черных глаз остановился на Морвире. И он, невесть с чего, занервничал. Белые повязки гурчанки тоже не давали ему покоя. Интересно, зачем…

– Дают прохладу в жару, – сказала она.

Морвир заморгал. Он что, задал вопрос вслух?

– Нет.

Он похолодел с головы до пят. Точь-в-точь, как тогда, когда приютские няньки обнаружили его тайные припасы и догадались об их назначении. В голову полезло нечто несусветное – будто эта гуркская дьяволица читает каким-то образом его мысли. Ведает и дела, им совершенные, о которых, думал он, никто и никогда не узнает…