Лучше подавать холодным

Тут за спиной солдата возник Трясучка с ухмылкой безумца на лице. Сверкнул на солнце окровавленный топор, опустился тому на плечо, расколов броню и плоть. В лицо Монце струей ударила кровь, в уши – захлебывающийся визг. Она торопливо отвернулась, пытаясь утереться тыльной стороной руки.

И первое, что увидела, – бородатое лицо другого солдата под открытым шлемом и несущееся на нее копье. Попыталась увернуться, но острие ударило ее в грудь с такой силой, скрежетнув по кирасе, что Монца отлетела и навзничь рухнула в воду. Солдат, споткнувшись обо что-то на дне, проскочил мимо, вздымая фонтаны брызг. Она успела подняться на одно колено, прежде чем он снова развернулся к ней и занес копье, и вонзила нож по самую рукоять в незащищенное доспехами место у него под коленом.

Он навис над ней с выпученными глазами, разинул рот, собираясь закричать. Монца с рычанием вздернула булаву и ударила его в подбородок. Брызнули осколки зубов и кровь, голова солдата запрокинулась. В следующий миг она нанесла удар по открытому горлу. Он упал. Перекатившись через его тело, она поднялась на ноги. Откинула с лица окровавленные волосы, сплюнула оказавшуюся во рту воду. Огляделась.

Вокруг оставалось еще полно солдат. И пеших, и конных. Но никто не сражался. На нее смотрел Трясучка, стоявший неподалеку с опущенным топором в руке. Почему-то полуголый. На белой коже его запеклась пятнами кровь, в глазнице сверкал под лучами полуденного солнца стальной шарик, эмаль с которого куда-то подевалась.

– Победа! – услышала Монца крик. Увидела, вся дрожа и пытаясь проморгаться, всадника на буром коне посреди реки. Он стоял в стременах, держа высоко на головой сияющий меч.

– Победа!

Шагнула к Трясучке, покачнулась. Он бросил иззубренный топор и подхватил ее, не дав упасть. Она вцепилась ему в плечо правой рукой. В левой по-прежнему сжимала булаву, поскольку никак не удавалось разжать сведенные пальцы.

– Мы победили, – шепнула Монца. Губы сами собой расплылись в улыбке.

– Победили, – сказал он, крепко прижимая ее к себе и отрывая от земли.

– Победили.

* * *

Коска опустил подзорную трубу, поморгал, протер глаза, полуослепшие от того, что один был зажмурен почти целый час, а другой все это время плотно притиснут к окуляру.

– Ну вот. – Он поерзал в капитан-генеральском кресле, подергал штаны, врезавшиеся в потную задницу. – Бог улыбается результатам… так вы, гурки, говорите?

Тишина в ответ. Ишри исчезла столь же незаметно, как и появилась. Коска глянул в другую сторону, на Балагура.

– Великолепное представление, правда, сержант?

Тот оторвал взгляд от своих костей, посмотрел в сторону долины, нахмурился и ничего не сказал.

Своевременная атака герцога Рогонта закрыла брешь в его рядах, сокрушила баолийцев, разметала и обескуражила талинцев. Совсем не этим славился герцог проволочек. И Коске в глубине души до странного приятно было ощущать за случившимся дерзкую руку – а то и кулак – Монцкарро Меркатто.

После того, как угроза на правом крыле миновала, осприанская пехота полностью заблокировала восточный берег нижнего брода. Сипанийские союзники честно и отважно ринулись в бой с не ожидавшим такого подвоха арьергардом Фоскара, выиграли его и заняли западный берег. Добрая половина армии Орсо – вернее, та часть солдат, чьи трупы еще не лежали на склонах, не колыхались, застряв, на отмелях ниже по течению реки и не плыли в море, – будучи пойманной на броде, сложила оружие. Остальные бежали по зеленым лугам на западный край долины. По тем самым лугам, по которым они так гордо маршировали, уверенные в победе, всего несколько часов назад. Их догоняла и окружала осприанская конница, блеща доспехами в лучах яркого полуденного солнца.

– Но все уж кончено, а, Виктус?

– Похоже на то.

– Прекраснейшая часть битвы. Разгром. – Когда громят не тебя, конечно. Глядя на крохотные фигурки, покидавшие брод и расходившиеся по вытоптанной траве на берегу, Коска вспомнил Афьери и внутренне содрогнулся. С трудом удержал на лице беззаботную улыбку. – С хорошим разгромом ничто не сравнится, а, Сезария?

– Кто бы мог подумать? – Тот медленно покачал головой. – Рогонт победил.

– Великий герцог Рогонт оказался весьма непредсказуемым и находчивым господином. – Коска зевнул, потянулся, причмокнул губами. – Такие мне очень по душе. Я уже подумываю о нем, как о нанимателе. Возможно, нам следует помочь с уборкой. – Подразумевалось обшаривание мертвецов, взятие пленных, которых после выкупят или убьют и ограбят, в зависимости от сословного положения. – С конфискацией обоза, не то испортится по такой жаре. – Будет разворован или сожжен раньше, чем они успеют наложить на него латные рукавицы.

Виктус обнажил зубы в ухмылке.

– Я позабочусь о том, чтобы прибрать его в холодок.

– Позаботьтесь, храбрый капитан Виктус, позаботьтесь. Солнце, как погляжу, опускаться начинает, людям давно пора подвигаться. Стыд и позор, коль по прошествии лет поэты скажут, будто Тысяча Мечей участвовала в битве при Осприи и… не сделала ничего. – Коска широко улыбнулся, с чувством на этот раз. – А не перекусить ли нам?

Победители

Черный Доу говорил, что лучше битвы бывает лишь одно на свете – побарахтаться после битвы. И Трясучка не сказал бы, что не согласен. Она как будто была согласна тоже. Ждала его, во всяком случае, когда он вошел в комнату, лежа на постели в чем мать родила, подложив руки под голову, раскинув длинные ноги.

– Что так долго? – спросила, покачивая бедрами.

Он считал себя, вообще-то, скорым на язык, но единственным, что в тот момент откликнулось быстро, был его член.

– Я… – Думать о чем-то, кроме рощицы темных волос меж ее ляжками, было затруднительно, и вся злость его утекла, как пиво из разбитого кувшина. – Я… э… – Захлопнув дверь ногой, он медленно двинулся к кровати. – Отвечать обязательно?

– Нет.

Она проворно поднялась и начала расстегивать на нем рубашку с таким видом, словно обо всем они договорились заранее.

– Не могу сказать, что… ждал этого. – Он отодвинулся, почти боясь до нее дотронуться – а вдруг окажется, что это лишь сон?.. Потом провел все же кончиками пальцев по ее нагим рукам, которые мгновенно покрылись мурашками. – Наш последний разговор…

Она запустила руку ему в волосы, притянула к себе. Поцеловала в шею, потом в подбородок, потом в губы.

– Мне уйти?

Снова нежно присосалась к губам.

– Черт… нет… – только и смог он прохрипеть.

Она проворно расстегнула пояс его штанов, запустила руку внутрь и принялась ласкать член. Штаны медленно поползли вниз, застряли в коленях. Пряжка пояса стукнулась об пол.

Прохладные губы и щекочущий язык прошлись по его груди и животу. Рука скользнула глубже, холодная и тоже щекотная, и Трясучка, по-бабьи взвизгнув, содрогнулся. Услышал тихое чмоканье, когда она обхватила его губами, и замер. Колени разом ослабли и задрожали, ноги подогнулись. Голова ее начала медленно подниматься и опускаться, и он задвигал бедрами в такт, ни о чем не думая, урча, как свинья, добравшаяся до помоев.

* * *

Монца утерла рот, попятилась к кровати, увлекая его за собою. По пути он целовал ее в шею, в ключицы, тискал грудь, урча, как собака, играющая с косточкой.

Упав на спину, она обхватила его ногами. Он нахмурился – левая половина лица в тени, по правой гуляют блики от трепещущего огонька светильника. Осторожно провел пальцем по шрамам у нее под грудью. Она отбросила его руку.

– Говорила уже. С горы упала. Сними штаны.

Он забрыкался, пытаясь их стряхнуть, но те застряли в лодыжках.

– Черт, дерьмо, проклятье… уф.

Сбросил, наконец, и она, опрокинув его на спину, забралась верхом. Одна рука его скользнула вверх по ее бедру, нырнула между ляжек. Она нависла над ним, рыча, ощущая на своем лице его жаркое дыхание, потерлась об эту руку, ощутила прикосновение члена к внутренней стороне бедра…