Лучше подавать холодным
Шрифт:
В Осприи ее осудили. В Виссерине сожгли ее изображение. В Аффойе и Никанте предложили целое состояние тому, кто сможет ее убить. На берегах Лазурного моря слали на ее голову проклятия. Но в Этризани праздновали. В Талине ее славили и осыпали цветочными лепестками. В Сезале воздвигли памятник в ее честь, помпезный и покрытый позолотой, которая вскоре облупилась. Они с Бенной, совершенно на себя не похожие, восседали на огромных скакунах, без страха глядя вперед, в прекрасное будущее.
Герой или злодей, воин или убийца, победитель или преступник – разница между ними лишь в том, какой берег реки ты называешь домом.
Возвращение
Монца чувствовала себя ужасно.
Ноги гудели, задницу, сбитую седлом, саднило, плечи одеревенели,
Рогонт вырядил ее под чье-то совершенно дурацкое представление о богине войны, в нелепейшее сочетание сверкающей стали и вышитых шелков, которое предоставляло удобств не больше, чем железная клетка, и защиты не больше, чем ночная рубашка. Хотя мерки снимал оружейник самого Рогонта, кираса оказалась предназначенной для куда большей груди, чем у нее.
Такой, по мнению герцога проволочек, Монцу хотели видеть люди.
И собралось их с этой целью премного.
Узкие улицы Талина были переполнены. Желающие увидеть ее хоть мельком высовывались из всех окон, толпились на крышах, заполонили площади. Преисполненные надежд, они размахивали флагами и забрасывали ее цветами. Ревели, выли, визжали, хлопали, свистели, гикали, словно соревнуясь, кто первым добьется того, что голова у нее лопнет от шума. На каждом углу поджидали музыканты, заводя военные марши, как только она подъезжала. И не успевало затихнуть за спиной уханье одного оркестрика, как навстречу уже неслось бряцанье другого, сливаясь в единый бессмысленный, фальшивый, патриотический грохот.
Все это чертовски походило на триумфальное шествие после ее победы при Душистых Соснах. Только вот сама она стала старше и желала чествований еще меньше. Брат ее гнил в земле, вместо того чтобы купаться в лучах славы, и следом ехал бывший враг Рогонт, а не бывший друг Орсо. К этому, возможно, приводят в конечном счете все повороты истории. Лучшее, на что стоит рассчитывать, – это смена одного хитрого и жестокого ублюдка на другого.
Процессия миновала мост Слез, Денежный мост и мост Чаек, украшенный резными изображениями этих морских птиц, недобро таращившихся на проезжавших над медленными бурыми водами Этриса людей. На каждой улице на Монцу обрушивалась новая волна аплодисментов. Новая волна тошноты. Сердце у нее отчаянно колотилось, поскольку каждое мгновение она ждала смерти. Мечи и стрелы казались куда более вероятными, чем цветы и добрые слова, и куда более заслуженными – от агентов Орсо, от его друзей из Союза, от сотен других людей, питающих к ней личную неприязнь. Да, черт побери, находись Монца сама среди толпы и проезжай мимо какая-то женщина, разодетая подобным образом, она прикончила бы ее только за это… Но Рогонт, видимо, распространял слухи умело. Жители Талина любили ее. Или свое представление о ней. Казалось, во всяком случае, что любили.
Они скандировали ее имя и имя ее брата, перечисляли ее победы. При Афьери. Каприле. Масселии. Душистых Соснах. На Высоком Берегу. Бродах Сульвы. Монца гадала, понимают ли они, чем восхищаются?.. Мертвецы, оставшиеся после нее во всех этих местах. Голова Кантейна, гниющая на воротах Борлетты. Ее нож в глазу Хермона. Гобба, разрубленный на куски, растащенный крысами по сточным канавам. Мофис и его клерки с отравленными гроссбухами, с ядом на пальцах и языках. Арио и его собутыльники, безжалостно убиенные у Кардотти. Ганмарк и его перебитые гвардейцы. Верный, висящий на мельничном колесе. Голова Фоскара, разбитая о пыльный каменный пол. Горы трупов. Кого-то из погибших ей было жаль, кого-то – нисколько. Но приветствовать содеянное ею радостными криками?.. Она окинула взглядом ликующие лица в окнах, поморщилась. Возможно, в том и заключается разница между нею и этими людьми.
Возможно, трупы их и впрямь радуют, поскольку это не их трупы.
Она оглянулась через плечо на своих так называемых союзников, но утешения не обрела. Великий герцог Рогонт, будущий король, посылающий народу улыбки из-за плотного заслона стражников, человек, чья любовь продлится ровно
столько, сколько Монца будет ему полезна. Трясучка, сверкающий металлическим глазом, человек, который от ее нежного прикосновения превратился из симпатичного оптимиста в уродливого убийцу. Коска, подмигнувший в ответ на ее взгляд… самый ненадежный союзник и самый непредсказуемый враг, человек, который в любой момент может сделаться как тем, так и другим. Балагур… кто вообще знает, что скрывается в глубине этих мертвых глаз?Следом ехали остальные уцелевшие предводители Лиги Восьми. Или Девяти. Лирозио из Пуранти, с роскошными усами торчком, шустренько воротившийся в лагерь Рогонта после наикратчайшего из альянсов с герцогом Орсо. Графиня Котарда с не отстающим от нее бдительным дядюшкой. Патин, Первый гражданин Никанте с императорскими замашками и в крестьянском рубище, который отказался принять участие в битве на бродах, но более чем охотно принял его в праздновании победы. Здесь были даже представители городов, разоренных ею в интересах Орсо, – именитые горожане Итрии и Масселии, и хитроглазая юная племянница герцога Кантейна, которая внезапно обнаружила себя герцогиней Борлетты и казалась весьма этим обстоятельством обрадованной.
Монца так долго считала их врагами, что затруднялась теперь воспринимать как друзей. И, судя по выражению, которое приобретали их лица, когда она встречалась с ними глазами, они испытывали то же затруднение. Для них она была пауком, которого приходится терпеть в кладовке, чтобы избавил от мух. А не станет мух, кому нужен паук в тарелке?..
Она отвернулась и снова устремила взгляд вперед. В нос ударил гнилостный, соленый запах моря, закружили над головой крикливые чайки. Процессия двигалась теперь вдоль бесконечной дуги набережной – мимо верфей, где стояли на катках недостроенные корпуса двух военных кораблей, похожие на скелеты выброшенных на берег и разложившихся китов, мимо канатных и парусных мастерских, складов древесины, кузниц и столярен, мимо огромного, зловонного рыбного рынка, где царила тишина и пустовали усеянные чешуей прилавки, впервые, возможно, с того дня, когда ликующих горожан выгнала отовсюду на улицы победа Монцы при Душистых Соснах.
Стены домов позади пестрой толпы были густо облеплены плакатами, которые усердно множились в Талине после изобретения печатного станка. Устаревшие извещения о победах, предупреждения, карикатуры, патриотические лозунги постоянно заклеивались поверх новыми. На самых последних красовалось женское лицо – суровое, невинное, холодно прекрасное. Ее собственное, поняла Монца, и к горлу подкатила тошнота. Ниже были напечатаны слова: «Сила, отвага, слава». Орсо как-то раз сказал ей, что для превращения лжи в правду достаточно повторять ее почаще. Это лицо, исполненное уверенности в своей правоте, повторялось на стенах снова и снова… На фасаде очередного дома Монца увидела ряд других плакатов, отпечатанных довольно скверно, на которых она была изображена с воздетым над головой мечом. Подпись гласила: «Не сдавайся, не жалей, не прощай». Выше, прямо на кирпичной стене, кто-то начертал красной краской с потеками одно-единственное слово: «Месть».
Почувствовав себя еще ужасней, она сглотнула комок в горле.
Мимо тянулись бесконечные доки, где покачивались на волнах залива рыбачьи, прогулочные, торговые суда всех видов и размеров, всех народов, существующих под солнцем, с палубами, забитыми моряками, которые вышли посмотреть, как Змея Талина берет город. Себе.
Чего и боялся Орсо.
Коска чувствовал себя прекрасно.
Было жарко, но с моря веяло освежающим ветерком, и поля очередной новой шляпы из его неудержимо множившейся коллекции успешно прикрывали глаза от солнца. Было опасно, ибо в толпе наверняка скрывался не один наемный убийца, но на сей раз в процессии имелись куда более ненавидимые мишени, чем он. Выпить, выпить, выпить… этот жаждущий голос внутри него, конечно, никогда не умолкал. Но сейчас звучал скорее как сварливое бормотание, а не отчаянный вопль, и его почти заглушали приветственные крики горожан.
Морем и водорослями пахло точь-в-точь, как в Осприи, после славной победы Коски в Островной битве. Тогда он ехал, стоя в стременах, во главе процессии и на гром аплодисментов отвечал, протестующе вскидывая руки: «Нет, нет, не надо, пожалуйста!», про себя же взывая: «Еще, еще!» В лучах его славы грелась тогда великая герцогиня Сефелина, тетка Рогонта, которая всего через несколько дней попыталась его отравить. А через несколько месяцев судьба повернулась против нее, и она была отравлена сама. Стирийская политика… И зачем он только в нее лезет?..