Лучше подавать холодным

Траншеи во второй раз накрыло удушливым, темным облаком пыли. Но когда оно слегка разредилось, Коска увидел во внешней стене Фонтезармо огромную, шагов в двести шириной, брешь. Кратер под нею был почти засыпан битым камнем, и еще одна башня нависла над ним под угрожающим углом, подобно пьянице на краю скалы, готовая в любой момент рухнуть.

Виктус поднял меч и завопил:

– В атаку! – что для Коски, стоявшего рядом, прозвучало так, словно он просто сказал это.

Из траншей полезли еще не опомнившиеся солдаты. Один сделал, пошатываясь, несколько шагов и упал. Остальные вояки встали столбом и, хлопая глазами, уставились на брешь. Но некоторые неуверенно двинулись в гору, за ними постепенно потянулись другие, и вскоре по грудам битого камня к бреши карабкались уже сотни наемников.

В траншее остались только Коска и Виктус, с головы до ног серые от пыли.

– Где Сезария? – пробился сквозь звон в ушах капитан-генерала вопрос.

Собственный его голос прозвучал в ответ еле слышным бормотанием.

– Он не догнал меня?

– Нет. Что произошло?

– Трагическая случайность. На обратном пути… – На теле Коски было столько синяков и ушибов, что слезу выдавить оказалось нетрудно. – Я уронил фонарь! Уронил! Поджег порох посреди прохода! – Он вцепился в рифленую кирасу Виктуса. – Я сказал ему: «Бежим!», но он остался! Остался… чтобы потушить.

– Остался?

– Он хотел спасти нас обоих! – Коска прикрыл глаза рукой. – Моя вина! Только моя. Он воистину был лучшим из нас. – Запрокинул голову к небу и провыл: – Почему? Почему, почему… судьба всегда забирает лучших?

Взгляд Виктуса метнулся к пустым ножнам у него на поясе, затем к огромному кратеру и бреши в стене.

– Погиб?

– Взорвался к черту, – сдавленным голосом ответил Коска. – С гуркским сахаром шутки плохи.

Сквозь завесу пыли пробилось, наконец, солнце. Тускло заблестели под его лучами доспехи и оружие солдат Виктуса, волной вливавшихся в брешь – судя по всему, без малейшего противодействия. Если кто-то из защитников и уцелел после взрыва, настроения сражаться у них явно не было. Внешняя стена Фонтезармо, считай, пала.

– Победа. Что ж, во всяком случае, Сезария пожертвовал собой не напрасно.

– О, нет. – Виктус бросил на него косой взгляд. – Он был бы горд.

Единое государство

Гомон толпы по другую сторону дверей становился все громче, и Монцу мутило все сильнее. Челюсти от напряжения свело, она пыталась растирать их, но без толку.

Деваться, однако, было некуда, оставалось только ждать. Вся роль ее в грандиозном представлении нынешнего вечера заключалась в том, чтобы стоять с каменным выражением лица и выглядеть, как знатная дама. И лучшим портным Талина пришлось немало потрудиться, придавая сей смехотворной лжи видимость правдоподобия. Шрамы на ее руках они прикрыли длинными рукавами, рубец на шее – высоким воротником, изуродованную кисть спрятали под перчаткой. И были счастливы, что хотя бы вырез на груди можно сделать низким без опасения оскорбить взоры чувствительных гостей Рогонта. Странно, что не додумались вырезать дыру на заднице – еще одной части ее тела, где шрамов не было.

Ничего такого на виду, что могло бы нарушить совершенство исторического момента в жизни герцога Рогонта. Никаких мечей, само собой, и Монца тосковала по тяжести Кальвеца на боку, как по утерянной конечности. Она уж и не помнила, когда в последний раз выходила без оружия. Не вчера, это точно, когда новое высокое положение обязало ее присутствовать на собрании Совета Талина.

По мнению старика Рубина, меч на собрании ей был ни к чему. Она ответила, что не расстается с ним вот уже двадцать лет. Он деликатно указал на то, что ни у кого из остальных членов Совета оружия нет, хотя все они мужчины, и, следовательно, им более пристало иметь его при себе. Монца спросила, чем же она его заколет, если оставит меч. Никто не понял, шутка то была или нет. Но больше к ней не приставали.

– Ваша светлость. – Подошел один из распорядителей, вкрадчиво поклонился. – Ваша милость. – Отвесил такой же поклон графине Котарде. – Мы начинаем.

– Прекрасно, – резко бросила в ответ Монца. Повернулась к дверям, расправила плечи, подняла подбородок. – Давайте покончим уже с этим идиотским спектаклем.

Лишнего времени у нее не имелось. Каждую минуту бодрствования – а она почти не спала с тех пор, как Рогонт водрузил ей на голову венец, – Монца проводила в попытках вытащить герцогство Талин из помойной ямы, куда с таким усердием его сама же и затолкала.

Памятуя изречение Бьяловельда: «Всякое благополучное государство держится на опорах из стали и золота», она призвала к себе всех чиновников, которые не сидели в осажденном Фонтезармо вместе со своим прежним хозяином. Выяснила, как обстоят дела с талинской армией. Таковой не оказалось. Выяснила, как обстоят дела с казной. Казна была пуста. Система налогообложения, обеспечение общественных работ, поддержание безопасности, отправление правосудия – все растаяло, подобно комку грязи, брошенному в ручей. От анархии Талин удерживало только присутствие Рогонта. Верней сказать, его армии.

Но Монцу не так-то легко было заставить опустить руки. Она всегда умела точно оценить человека и найти подходящего для определенной работы. Старик Рубин отличался напыщенностью пророка, поэтому она назначила его Высоким судьей. Груло и Скавьер были самыми жестокосердыми из купцов города. Ни тому, ни другой она не доверяла, поэтому назначила обоих канцлерами, поручив вводить новые налоги и взимать их, чем те и занялись наперегонки, попутно ревниво приглядывая друг за другом.

Они успели уже выжать некоторое количество денег из своих менее везучих собратьев, и Монца успела уже потратить их на вооружение.

Через три бесконечных дня ее сомнительного правления в городе появился сержант Вольфьер, старый служака, изукрашенный шрамами не хуже ее самой и упрямый до смешного. Он не сдался после разгрома при Осприи и провел двадцать три уцелевших солдата своего полка через всю Стирию, не запятнав ни рук, ни чести мундира. Человек подобной стойкости всегда мог пригодиться Монце, и она поручила ему собрать под свое командование ветеранов города. Платить им за работу было нечем, но к сегодняшнему дню он имел, тем не менее, две роты волонтеров, чьей почетной обязанностью стало сопровождать сборщиков налогов, гарантируя тем самым, что ни один медяк не ускользнет сквозь пальцы.

Она хорошо запомнила уроки герцога Орсо. От золота к стали, и обратно к золоту – такова непогрешимая спираль политики. Сопротивление, пассивность, насмешки со всех сторон лишь разжигали в ней азарт, как и явная невозможность выполнения поставленной перед собой задачи. Работа заставляла забывать о боли и хаске, придавала смысл каждому дню. Много… очень много времени прошло с тех пор, как она пыталась что-то вырастить.

– Вы такая… красивая.

– Что?

Ей нервно улыбалась неслышно подошедшая Котарда.

– А… вы тоже, – буркнула Монца не глядя.

– Вам идет белый цвет. А я для него, говорят, слишком бледная.

Монца поморщилась. Что ей точно сейчас было ни к чему, так это бессмысленное щебетание.

– Хотелось бы мне быть похожей на вас.

– Посидите немного на солнце – будете.

– Нет-нет. Я о храбрости говорю. – Котарда переплела пальцы рук, уставилась на них. – Мне хочется быть храброй. Я наделена властью. И многие думают, что люди, наделенные властью, ничего не боятся. А я боюсь. Всегда. Особенно во время таких… событиий. – Монце сделалось еще больше не по себе, а Котарда все не унималась: – Порой даже с места сдвинуться не могу. От страха. Не оправдываю ожиданий. И что с этим делать? Вот вы что сделали бы?