Лучше подавать холодным

Дверь в номер Арио со стуком распахнулась. В коридор вышли две женщины, одна поправляла на ходу юбки. Морвир, с раздутыми уже щеками, задержал дыхание. Девицы прикрыли за собою дверь и упорхнули. Один из стражников что-то сказал другому, тот засмеялся. Послышался тишайший в мире свист – Морвир разрядил трубку – и смех оборвался.

– Ой! – Стражник хлопнул себя рукой по голове.

– Что такое?

– Не знаю… вроде кто-то ужалил.

– Ужалил? И кто же… – Настал черед второго стражника схватиться за голову. – Черт!

Первый нащупал в волосах иглу, поднес ее к свету.

– Иголка. – Он потянулся за мечом, но в следующий миг привалился к стене и сполз на пол. – Что-то мне…

Второй шагнул вперед, качнулся, потянулся неведомо за чем и рухнул ничком. Морвир удовлетворенно кивнул и повернулся к Дэй, стоявшей на коленях возле своей дырки, просверленной неподалеку.

– Порядок? – спросил он.

– Конечно. – В одной руке у нее была трубка с отравленными иглами, в другой булочка, от которой она тут же и откусила.

Морвир вновь посмотрел на двух неподвижных стражников возле Королевского номера.

– Прекрасная работа, дорогая моя. Но, увы, вся… которую нам доверили.

Он начал собирать снаряжение.

– Мы не останемся посмотреть, что будет?

– Зачем? Увидеть мы можем только, как умрут люди, а это лично я уже видел. Не раз. И можешь мне поверить, одна смерть мало чем отличается от другой. У тебя есть веревка?

– Конечно.

– Побеспокоиться о безопасном отступлении никогда не рано.

– Осторожность – на первом месте, всегда.

– Именно так.

Дэй размотала припасенную веревку, привязала один конец к стропилу. Затем, подняв ногу, выбила из рамы окошко. Морвир услышал, как оно с плеском шлепнулось в канал под домом.

– Безупречно. И что бы я без тебя делал?

* * *

– Умри! – И Седой снова ринулся на него, вознеся над головой свое гигантское бревно.

Трясучка ахнул вместе с толпою и еле успел увернуться. Ветер от пролетевшей мимо дубины овеял лицо. Кое-как поймал Седого в захват и прошипел на ухо, покуда тот пытался вырваться:

– Какая навозная муха тебя укусила?

– Месть!

Седой пихнул его коленом, стряхнул с себя. Трясучка попятился, спешно пытаясь сообразить, как успокоить разбушевавшегося великана.

– Месть? За что, ублюдок хренов?

– За Уффриф! – Огромный сапог Седого поднялся, норовя опуститься Трясучке на ногу, и тот поспешно отпрыгнул.

Выглянул из-за щита.

– Уффрис? Но там же никого не убили!

– Точно?

– Двух человек на пристани, но…

– Моего брата! Всего двенадцати годков!

– Я тут ни при чем, мразь ты этакая! Их Черный Доу убил!

– Черного Доу тут нету, а я матери своей поклялся, что заставлю кого-нибудь заплатить! И ты достаточно «при чем», чтобы выбить плату из тебя, дерьмо!

Уворачиваясь от очередного свирепого замаха, Трясучка взвизгнул по-бабьи, что, конечно, услышали зрители, жаждавшие крови не меньше, чем если бы смотрели на настоящий поединок, и радостно завопили.

Месть, стало быть. Обоюдоострый клинок, который настигает тебя, когда не ждешь. Трясучка чувствовал, как по лицу течет кровь от предыдущего, пропущенного удара, и в голове вертелась лишь одна мысль – до чего же несправедливо все складывается. Он попытался жить правильно, как советовал ему некогда брат. Попытался стать лучше. И вот… гляньте-ка, куда заводят человека добрые намерения. Прямиком в дерьмо.

– Но ведь я… ничего худого не сделал! – прорычал он на северном.

Седой сплюнул сквозь дырку для рта.

– Как и мой брат!

Дубина вновь взлетела и понеслась вниз с устрашающей скоростью. Трясучка метнулся в сторону, отбил удар, резко вздернув щит, и краем его изо всех сил саданул Седому под челюсть. Брызнула кровь, тот отшатнулся.

У Трясучки все еще была гордость. Единственное, что он сумел сохранить. И ярость вскипела в груди волной, как это бывало дома, на Севере, когда он оказывался в гуще схватки. Будь он проклят, если позволит отправить себя в грязь какому-то здоровенному ублюдку, который не может отличить хорошего человека от плохого.

– Месть, говоришь? – взревел Трясучка. – Будет тебе месть, погоди!

* * *

Коска вздрогнул, когда Трясучка, приняв удар на щит, отскочил в сторону. Потом молодой северянин что-то прорычал на северном, весьма злобно, и полоснул мечом воздух, лишь на палец не достав Седого, зато в замахе едва не зацепив зрителей, которые поспешно отпрянули.

– Потрясающе, – залепетал кто-то, – дерутся почти по-настоящему! Я непременно найму их на свадьбу дочери…

Он был прав – северяне устроили славное представление. Пожалуй, даже слишком. Сейчас они кружили настороженно, не сводя друг с друга глаз, пытаясь время от времени достать противника ногой или оружием, с той напряженной сосредоточенностью, которая свойственна людям, знающим, что малейший промах будет означать смерть. У Трясучки были в крови волосы, падавшие на лоб. У Седого – горло, от пореза, нанесенного краем щита. Еще на кожаной куртке его, на груди, виднелась длинная царапина, оставленная мечом.

Зрители перестали выкрикивать непристойности, разинули рты, приковавшись взглядом к бойцам, то подаваясь вперед, чтобы лучше видеть, то назад при каждом взмахе оружия. Почуяли нечто, сгустившееся в воздухе, как гнетущее затишье перед грозой. Истинную, смертоубийственную ярость.

У Коски уже не было сомнений, что они и впрямь пытаются убить друг друга, и как их остановить, он не имел ни малейшего понятия. Снова вздрогнул, когда очередной удар дубины по щиту едва не свалил Трясучку с ног. Метнул встревоженный взгляд на разноцветные окна верхнего этажа.

Что-то говорило ему, что этой ночью здесь будет больше, чем два трупа.

* * *

За дверью Монца обнаружила трупы двух стражников. Один сидел, привалясь к стене и глядя в потолок. Второй лежал на полу ничком. И казались они не мертвыми, а попросту спящими.

Она похлопала себя по щекам, пытаясь выбить из головы дурман. Навстречу качнулась другая дверь, за ручку ухватилась чья-то рука в черной перчатке. Проклятье. Ей ведь нужно войти. Монца постояла немного, пошатываясь, в ожидании, когда рука уберется и пропустит ее.

– Ох.

Рука, оказывается, была ее собственная. Монца повернула ручку, дверь внезапно открылась, и она чуть не упала внутрь комнаты, стены которой поплыли вокруг, плавясь на глазах и струясь водопадами. В камине потрескивало пламя – искрящийся кристалл. В открытое окно лилась музыка. Звуки ее, как и звуки воплей во дворе, были видимыми – вились веселыми искорками у окна, ныряли в него, устремлялись к Монце и щекотали ей уши.

На кровати, широко раскинув руки и ноги, лежал принц Арио, совершенно голый. Тело его на фоне смятого покрывала казалось белым. Он лениво повернул голову, и на светящейся стене за кроватью заиграли длинные тени от перьев, украшавших маску.