Лучше умереть!
Шрифт:
Мерзавец даже сделал вид, что отер слезу. Овид продолжал:
— Ты тогда, наверное, наведался в родные края за наследством? Невелико, конечно, наследство… Но все равно: получать — не отдавать, всегда приятно.
— В самом деле, совсем невелико оказалось… — сказал Жак.
— Нашел на что сетовать, старина… Я лично в наследство и гроша не получил.
— Так твои родители разве умерли?
— Два года назад. Теперь в Кот д'Ор ни одного Соливо больше нет, из всей семьи я один остался, а ты, старина, — последний из Арманов… Вымерли все Арманы. И ничего не осталось… А мы с тобой, выходит,
— Состояние? Да не совсем. Но тем не менее жаловаться мне не на что. Изобрел кое-что, вот и сумел скопить несколько тысяч франков.
— А, черт возьми! Да, эти изобретения штука такая: либо в один момент пан, либо совсем уж пропал!… А ты, однако, хитрец! Учился в Шалоне, а потом в Национальной школе искусств и ремесел*…
* Высшее учебное заведение.
— Да… пожалуй… работал я много…
Затем, желая сменить тему разговора и получить какие-нибудь сведения об этом братце, спросил:
— Ну, а ты чем теперь занят?
— Черт возьми! Тем же, чем и раньше.
— Чем именно?
Овид удивленно уставился на Жака.
— Как это, чем? — воскликнул он. — Ты что, с катушек съехал? Знаешь же прекрасно, что я — механик…
Бывший мастер прикусил губу.
— И вправду, — заметил он, — я совсем спятил. Извини… О чем-то постороннем задумался…
— Ничего страшного.
— А куда ты сейчас направляешься?
— В Нью-Йорк… как всегда, слесарем-механиком работать.
— И ты надеешься, что легко сможешь устроиться?
— И устраиваться не надо. Все уже на мази…
— Это как? — спросил Гаро.
— Меня уже нанял тамошний инженер, некий Джеймс Мортимер, у которого, к счастью, оказалась вакансия.
— Джеймс Мортимер! — воскликнул бывший мастер.
— Ты знаешь его?
— Только в лицо: это, как я полагаю, тот седовласый господин, что путешествует с совершенно очаровательной девицей…
Овид расхохотался и со всей силы хлопнул лже-Армана по плечу.
— А, дружище, не упустил из виду! Ну, вкус у тебя, что надо! Да… да… она хорошенькая, получше Пьеретты, а?
— Какой еще Пьеретты? — не подумав, брякнул Жак.
Дижонец чуть с ног не свалился от изумления.
— Как, ты забыл Пьеретту?… — наконец вымолвил он. — Ту, что так безумно в тебя втрескалась?
— Ах! Ну да… Пьеретта… — деланно посмеиваясь, ответил Жак. — Так давно все это было!…
«Давно… Да не так уж и давно… — подумал Овид. — Странно… он что, память потерял?… О чем с ним ни заговоришь — ведет себя, как придурок из Шайо… Странно все-таки…»
Жак по выражению лица собеседника понял, что снова повел себя очень и очень неосторожно. И, дабы помешать Овиду особенно задумываться, поспешил возобновить беседу.
— Так,
значит, — спросил он, — в Нью-Йорке ты будешь работать у инженера Джеймса Мортимера?— Принят слесарем-механиком, контракт на три года. Американцы по части точных работ вообще-то уступают французам, а этот Джеймс Мортимер, как и ты, изобретатель, сделал, похоже, новую гильошировальную машину, которая вроде бы обставит все до сих пор существовавшие модели…
Жак Гаро заметно вздрогнул.
— Гильошировальную машину! — с тревогой повторил он.
— Да ты, наверное, как следует в этих штуках разбираешься: их же в Женеве усовершенствовали, а ты там работал.
— Действительно, я неплохо в них разбираюсь.
— Я тоже… Именно потому, что я не одну такую штуковину собрал и наладил, этот тип и нанял меня на три года за пятьсот франков в месяц.
Бывший мастер задумался.
— А какого рода гильошировальную машину изобрел американец?
— Да ничего он не изобрел… только усовершенствовал.
— И что за усовершенствования он придумал? Он нашел способ гильошировать серебряные предметы с круглой штамповкой?
— Ну ты и загнул, братец! — Овид со смехом ткнул Жака в бок. — Уж это-то по твоей части, и ты прекрасно знаешь, что невозможно сделать машину, которая могла бы гильошировать круглую штамповку, обратные выступы, желобки и орнаменты.
— Трудно — да, но отнюдь не невозможно.
— Ну что ж! Выдумай ее, и станешь миллионером.
— Твой хозяин богат?
— Да не беднее Французского банка. Таких мастерских ни у кого в Нью-Йорке больше нет, а он еще собирается все это в два раза расширить за счет внедрения усовершенствованной машины. А знаешь что, братец?
— Что?
— Тебе бы этак как-нибудь к нему в компаньоны заделаться… Голова у тебя варит, опыт есть… И работаешь ты много… Мог бы занять на заводе видное положение… И девчонка хорошенькая, да еще и с приданым. Эх! Слушай! Кто знает? Только робким ничего не достается! Если бы я был таким вот барином, как ты!
Овид внимательно — чуть ли не с подозрением — его разглядывал. Жак в этот момент снял шляпу, чтобы вытереть пот со лба.
С тех пор как он выкрасил волосы, прошло уже пять дней, у корней его иссиня-черных волос появилась рыжеватая полоска. Глаза у Овида были зоркие. Он с первого же взгляда заметил эту странную деталь. И сразу же обратил внимание на щеки собеседника. Но там ничего особенного углядеть не удалось. Лицо было гладко выбрито, ибо Жак Гаро из осторожности тщательно брился каждое утро. Овид размышлял:
«Что еще за штучки, черт возьми! Ей-богу, братец волосы красит. Но ведь когда мы с ним прежде встречались, он был вполне нормальным брюнетом. Не мог же он вдруг порыжеть! И что все это значит? Надо будет как-нибудь выяснить…»
Жак опять призадумался. Встреча, похоже, слишком затянулась.
— Ну ладно, братец, еще увидимся, — сказал он, протягивая Овиду руку. — До свидания!
Возвращаясь в помещения первого класса, он думал:
«Я пренебрег опасностью, но, похоже, этот человек в глубине души не совсем уверен, что я тот, за кого себя выдаю. Во что бы то ни стало нужно сделать так, чтобы сей злосчастный тип оказался мне чем-то обязан. Ах! Если бы я мог вынудить его молчать!»