Лучшее время

– Тебе повезло, что тогда было лето! – давясь смехом, вставила Женевьева.

– Ага. Хотя на женщине этой и была какая-то курточка, и больше всего я боялся, что она решит повесить её в шкаф!!!

Макс согнулся пополам и захохотал.

– Ну, как твой суд? Выиграл?

– Выиграл. Уйму крови у меня выпили. Хорошо, адвокат толковый оказался, хоть и взял нехило за одно-то заседание.

– Только Виталик так может, – улыбнулась Таня. – Вместо того, чтоб принять заказ и заработать, поднять бучу, судиться, раскошелиться сам и этим гордиться.

Максим усмехнулся.

– Вот такой вот у меня коллектив, – я развел руками. – Никакой субординации!

– Если бы в «Фишке» была субординация, – не поднимая глаз от бумаг, заметил Саша, – то сегодня ты бы тут застал только приставов, озверевших клиентов и веревку, спускающуюся в окно до тротуара.

– Виталик Алексеевич, вас к телефону! – крикнула мне Женевьева и, озарив лицо корпоративной ухмылочкой, через два стола и проход швырнула в меня трубкой.

– Уволить бы вас всех, – вздохнул я, ловя её.

Поговорил, открыл ежедневник, сделал запись. Написал на кислотно-зеленом стикере «19 янв. заглянуть в ежедневник!» и приклеил его на комп.

– Саша, напомни мне, чтоб я завтра подготовился к встрече послезавтра.

– Он всегда так делает? – спросил Макс Сашу.

– Всегда. И слава богу. А то будем разбрасываться клиентами, и не будет ни шиша, – Саня хрюкнул, – как у Латыша!

Макс снова заржал, поскольку слышал Сашину любимую хохму впервые, хотя повторял он её в среднем раз в неделю.

Глава 13

– Меня теперь так часто называют циником, что я сам, в некотором роде, признал за собой такую черту. Чтобы от тебя отвязались всегда лучше прикинуться законченным циником. Но по мне – уж лучше цинизм, чем лицемерие, которое сейчас стало настоящим стилем жизни.

– Лицемерием мир страдал со времен своего сотворения. Для тебя это открытие? Разве в нём появилось что-то особенное?

– Единообразие мыслей: прекрасное – прекрасно, ужасное – ужасно. Фальшивое участие, прикрывающее любопытство… фальшивый патриотизм, который маскирует озлобленность, фальшивая толерантность, прячущая трусость, фальшивые стремления, потому что стыдно за настоящие… Помнишь, в детстве делали игрушки из папье-маше – кусочки газет в несколько слоёв на клею, а внутри она пустая.

– Да? Но есть люди, на которых посмотришь и думаешь – ну неужели так сложно соврать, чтобы не демонстрировать всем, какое ты дерьмо на самом деле?

– Это просто тяга к комфорту.

– Нет. Это тяга к сохранению своей психики. Чтобы всё не казалось слишком безнадежным.

– А не лучше всё же знать, кто рядом с тобой обитает, чего хочет и способен ли подложить свинью, если представится такая возможность?

Марго обернулась и медленно обвела взглядом зал, в голубоватом мареве которого скользили силуэты.

– Знаешь, зачем, по-моему, люди ходят в ночные клубы? Именно за этим. Никто ничего ни о ком не хочет знать. А здесь так долбит музыка, что никакие серьёзные разговоры вести невозможно. Что сегодня так тихо?

Как раз в этот момент заиграла моя любимая, божественно длинная «Калифорния». На танцпол потянулись парочки, и я, поскольку уже достаточно расслабился, соскочил с барного табурета, сдёрнул с такого же Марго и утащил в центр круга.

Стоило мне её обнять, как меня внезапно потянуло к ней. Я уже заглядывал ей в глаза и улыбался абсолютно недвусмысленно, прижимался к ней всё теснее… Она немного отстранилась, но не сразу, и мои намерения понять, я думаю, успела.

– Ты знаешь, вообще-то я замужем.

– Я уже догадался.

– И что, это ничего не меняет?

– Меняет, конечно. Никогда прежде не уводил чужих жён!

– У тебя всё впереди… А ты и вправду циник!

– Да ладно! А я-то считал, что это романтика…

Сквозь последние аккорды песни уже прорывалось монотонное клубное туц-туц-туц. Марго сделала шаг назад.

– Мне надо отойти.

– Мне тоже.

Она скрылась в направлении лестницы, а я пошел в чил-аут. Туда доносились все звуки с танцпола, но зато никого не было. Чил-аут был стилизован под библиотеку с книжными шкафами, кожаными диванами и камином, где подрагивали электрические отблески. Я устроился в глубоком кресле, вытянул ноги, запрокинул голову назад, на мягкую спинку, уставившись в тусклый светильник, а потом закрыл глаза.

Что я снова делаю? Зачем?

Напряжение в теле спадало медленно – в икрах, в подкошенных алкоголем коленях, под ширинкой, в пустом желудке… Только голову никак не отпускало. Мысли покинули её, и лишь одна – невнятная и потому самая дискомфортная ещё блуждала по закоулкам мозга.

Я поднялся, подошёл к окну. За ним отвесно падал тяжёлый мокрый снег, ложась на освещённые прожектором машины, а дальше начинался тёмный двор. В ближайшем крыле длинного дома не светилось ни единого окна. Я почувствовал, как я устал. За спиной раздался стук каблуков – в «библиотеку» вошла Марго. Я молча взял её за руку и повел к гардеробу.

Ночь была сырой. Снег, едва попав на одежду, на волосы, на любую поверхность, превращался в воду. Частые капли чертили кривые траектории на окнах машины, дворники бессмысленно размазывали их по лобовому стеклу, еще больше ухудшая видимость. В мутной серо-синей субстанции ночи угадывались грозные силуэты домов. Где-то впереди маячила оранжевая мигалка снегоуборщика.

– Так куда едем? – не оборачиваясь, во второй раз поинтересовался бомбила.

– Куда едем? – это уже я – Марго.

– Куда хочешь, – разделяя слоги, отчеканила она, глядя перед собой.

Ну и ладно. У меня, правда, родился ещё один вопрос, но задавать я его не стал.

– На Подольскую.

Всю дорогу я мысленно отпихивался от неуклонно атакующего сна. В десяти сантиметрах от меня происходили какие-то сложные мыслительные процессы, параллельно которым её пальцы отстукивали «морзянку» по сидению.

– Приехали.

Марго молчала и не смотрела на меня.

Я вылез из машины, минуту стоял у раскрытой дверцы. Она не двинулась с места. Понимал, что надо что-то сказать, но она отвернулась к окну. Ну и чёрт с тобою.

Я сунул водителю пятихатку в окошко.

– Девушку отвезите, куда попросит.

Холодно попрощался с ней, Марго что-то пробормотала в ответ. Закрывая дверцу, я услышал, как на вопрос таксиста она сдавленным голосом ответила: «На Дворцовую».

И к лучшему, что она со мной не пошла – я еле тащу ноги, не столько поднимаюсь, сколько подтягиваюсь за перила. Этажи выше третьего погружёны во мрак, только в слабом сиянии из-за окон блестят капли на стеклах. Отвратная сегодня погода; и чего её понесло на Дворцовую, она же живет на другой стороне…