Лучшие годы - псу под хвост

— В этом плане стоит сказать о журнальной этажерке, — рассказывал Квидо. — Отцу она удалась, но он сделал ее такой массивной, что все гости уже с порога обычно спрашивали, почему у нас в гостиной стоит кормушка.

Отец Квидо не выносил дилетантства. Все свое детство и юность он провел среди расшатанных, расклеенных, разваливающихся вещей, которые опять же по-дилетантски ремонтировал его отец, дедушка Йозеф. Даже сейчас, стоило ему только вспомнить все эти двери шкафа, закрепленные сложенными бумажками, электрические шнуры, обмотанные лейкопластырем, и расшатанные паркетины, законопаченные жвачкой, его бросало в дрожь. Уж коль его работа в торговом отделе подчас бессмысленна и неэффективна, так пусть хоть работа по дереву будет на уровне, с надеждой рассуждал отец Квидо, но, как он ни старался и каким бы качественным ни был материал, эта надежда всегда оказывалась тщетной. Видимо, ему не хватало какого-то врожденного чутья, которое он пытался возместить временем, проведенным в мастерской.

— Мой отец, — утверждал Квидо, — силился преодолеть собственные гены.

Крупный, хотя и несколько своеобразный заказ получил он в это время от бабушки Либы, которую последовательная профилактика в отношении канцерогенных веществ побудила не только собирать различные лекарственные травы, но и привела ко всяким мистическим заморочкам. Однажды приглашенный за определенное вознаграждение корзинщик подтвердил ее предположение, что всепроникающие электромагнитные волны проходят через ее мансарду по диагонали,и с легкостью убедил ее, что кровать всенепременно должна учитывать это направление. Таким образом, классический прямоугольный комод сразу же стал неприемлемым, и возникла потребность в шкафчике совершенно иной формы — трехгранной.

— Угловыедиваны я видел, — сказал отец Квидо, ознакомившись с бабушкиными требованиями, — но угловой шкафчик для перин, вероятно, будет первым и единственным в республике. Мы еще дождемся того, что я буду сколачивать для нее ложе факира, — мрачно сказал он жене, но про себя был рад, что у него нашелся вполне легальный повод пропадать в мастерской до поздней ночи.

Пожалуй, еще более впечатляющим, чем вера в силу электромагнитных волн, было убеждение бабушки в том, что походы с подругами на восток, то бишь в направлении, противоположном вращению Земли, способствуют ее физическому омоложению. Отец Квидо не раз и не два пытался доказать ей — однажды даже с помощью круглой кухонной люстры, цветных фломастеров и ручного фонаря, — что эти ее теории, мягко говоря, иррациональны, но доводы его ни к чему не привели — он только сорвал с крюка на потолке люстру. Поистине с галилеевским упорством бабушка утверждала, что с каждым поворотом шоссе или лесной тропы на восток она-де однозначноощущает, как своими ногами буквально раскручивает Землю, примерно так, как медведь в цирке лихо раскручивает цилиндр или шар.

— А на поверку получается, что я иду против времени, — объясняла она.

Мать Квидо не верила бабушке, считала, что та играет с ними какую-то глупую шутку, цель которой, возможно, заставить семью более сочувственно относиться к ее солидному возрасту. Но как-то раз Зита убедила мать Квидо, что бабушка к своим теориям относится абсолютно серьезно.

— Она идет в нескольких шагах впереди нас, в руке компас, и вдруг бросается вперед как безумная, — с грустью описывала Зита эту картину.

— Куда ты летишь, Либушка, — кричат ей вдогонку подруги, но бабушка их не слышит: своими ногами она раскручивает планету и летит сквозь время. С ее икр исчезают варикозные вены, дряблые мышцы становятся упругими, каждый шаг легче и пружинистей предыдущего. Сгорбленные плечи расправляются, крепкие, полные груди натягивают ткань клетчатой рубашки. Седые волосы обретают цвет и блеск, густеют, пряди, выбиваясь из пучка, при каждом шаге подпрыгивают вокруг гладкого, молодого лица. Воздух чистый и свежий, дышать им — одно наслаждение. Деревья так и мелькают кругом, а там впереди, на опушке леса, ждет, возможно, красивый, умный юноша, что куда симпатичнее всех этих незнакомых старушек, выкрикивающих что-то у нее за спиной. Сердце ее бьется спокойно, ритмично, белозубой улыбкой она улыбается миру. На дворе — тысяча девятьсот тридцатый год, и бабушке восемнадцать лет.

— За ближним поворотом все равно догоним ее, — успокаивает Зита запыхавшихся подруг.

И в самом деле: когда дорога сворачивает на север, бабушка Либа останавливается и ждет. Прислонясь к дереву, она с трудом переводит дыхание, глаза ее источают какую-то нечеловеческую усталость.

— Все будет хорошо, девочка, — говорит ей Зита с тревогой и дает таблетку. — Вот мы и опять здесь.

5) Наступило Рождество. Дедушке Иржи предстояла операция, и, стало быть, приехать он не смог. Поэтому Квидо, его мать и бабушка Либа привезли ему подарки в больницу, за день до праздника. Дедушка был бледен, но улыбался. На столике у его кровати Квидо увидел маленькую, довольно толстую книгу; обложки не было, так что ни названия, ни автора не определить.

— Что ты читаешь? — спросил деда Квидо, ибо книги возбуждали в нем все большее любопытство.

— И не спрашивай! Сонеты Шекспира! — засмеялся дедушка. — Иными словами: теряю разум. Знаешь, что значит, когда юрист начинает читать Шекспира? — весело обратился он к дочери.

— Не знаю, — ответила она.

— Притвора, знаешь! — сказал дедушка. — А как поживает Пако?

Сочельник с утра проходил в умиротворенной обстановке; не нарушила ее даже Нега, которая еще утром сожрала половину приготовленного на ужин индюка, ни мать Квидо, сделавшая из его остатков отбивные и поджарившая их на канцерогенной тефлоновой сковороде, ни даже бабушка Либа, с отвращением спустившая эти отбивные в унитаз, — непривычное отсутствие дедушки делало всех чрезвычайно терпимыми. Эту умиротворенность частично нарушил Квидо.

— Что это за дребедень? — спросил он без околичностей, не обнаружив даже в последней коробке своих подарков ни желанной черной шляпы с широкими полями, ни черно-белого кожаного футбольного мяча. Он нимало не старался скрыть своего разочарования, тем паче симулировать какую-то радость. Родители загадочно улыбались. Маленький Пако увлеченно возился со своими подарками.

— Вы в самом деле купили это для меня? — спросил Квидо ломающимся голосом. — Наверное, это шутка? Если да, то плохая.

— Погоди… — Мать Квидо откашлялась, но он не дал ей договорить:

— Раз уж я не отказался от участия в этой унылой церемонии с воображаемым посланием младенцу Иисусу и совершенно недвусмысленносказал, что мне позарез нужна черная шляпа с широкими полями, то я ожидал, что вы хотя бы учтете мое желание! — раздраженно заявил Квидо.

— Квидо! — с укором сказал отец.

— Я мог бы понять, — продолжал Квидо, повысив голос, — если бы не получил ничего… Бог свидетель — ваше экономическое положение я всегда максимально учитываю и, естественно, простил бы вас, получи я в подарок темно-синюю или коричневую шляпу, хотя в таких цветах на трезвую голову и выйти стыдно на улицу, но тут по крайней мере было бы явное стремление удовлетворить мое желание! Однако этот фиговый футбольный мячя вам ни за что не прощу…

Пако испуганно взглянул на брата.

— На Целетной я видела моречерных шляп, — сказала бабушка Либа. — И дешевых.

— Ради бога, мама! — сказала мать Квидо.

— Подожди, Квидо… — сказал отец.

— Не подожду, — заблеял Квидо, — я знаю, я и сам прекрасно знаю,что я не спортивный, очкастый, неловкий, толстый и интровертный тип, а значит, излишне, совершенно излишне делать на это такие дорогостоящие намеки!

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумным сопением Квидо. Его отец возвел глаза к потолку и из коробки за спиной вытащил черную шляпу с широкими полями.

— Это действительно была шутка! — сказал он, растерянно разводя руками.

— У тебя нет чувства юмора? — сказала мать Квидо. — Бабушка, например, смеялась, когда получила компас.

— А теперь не смеюсь. Дурацкий компас! — сказала бабушка Либа.

— Тебе же понравился, — возразила мать Квидо.