Лучшие годы жизни
Шрифт:
– Какие?
– «Пустырь», «Ведьму»…
– Почему ты думаешь, что кто-то станет печатать их?
– Ты уже известный журналист. Конечно, пока ещё не звезда, но у тебя уже есть имя, даром ты что ли во время учёбы в академии статьи выдавал одну за другой. У тебя есть читатели, даже поклонники, – она хитро прищурилась. – Вот если бы они ещё знали, что ты по совместительству и активно действующий шпион, то оторвали бы твои книги с руками, даже не интересуясь содержанием.
– «Ведьму»? Ты бы ещё «Уснувшее озеро» предложила.
– А почему нет?
– Это всё далёкие какие-то для меня вещи. Давно я их написал. Признаюсь, мне даже немного стыдно предлагать их кому-то. Вот если бы я закончил «Бараний поток»…
– Так заканчивай!
– Времени не хватает,
– Вот ты и сказал своё слово. Ты сам признался.
– В чём?
– В том, что времени не хватает. Ты ответил на мой вопрос, останется ли у тебя время для написания книг… Не останется. Стало быть, ты губишь себя.
– Я этого не говорил, – возмутился я.
– Именно это ты и сказал, Юрочка. А я тебе скажу так: если бы я могла представить, что ты оставишь литературу, то я бы никогда не пришла к тебе.
– Ты шутишь?
– Нет! – Глаза Татьяны опасно сверкнули. – Я не шучу. Ты был интересен мне тем, что не был похож на других. Ты был особенным. И вот ты начинаешь медленно, но верно терять те самые качества, которые меня покорили. Ты был силён…
– Разве теперь я слабый?
– Нет, не слабый. Но ты был силён своим творческим духом, а не воинским.
– Чем тебя не устраивает воинский дух? Настоящий самурай обязан уметь сочинять стихи и владеть изысканной каллиграфией.
– Юрик, не спорь. Ты же прекрасно понимаешь, о чём я говорю. Меня не интересуют ни японские четверостишья, ни красиво написанные тушью иероглифы. Ты был для меня дверью, через которую я могла входить в неведомый мне мир. Я была счастлива тем, что у меня была такая возможность. Понимаешь? Ни у кого не было такой возможности, только у меня! И этот мир был бесконечен, непредсказуем. Ты всё время что-то делал, что-то выдумывал, о чём-то рассказывал, куда-то увлекал. Я видела зачастую самые банальные вещи со столь неожиданного ракурса, что у меня захватывало дух. И этот ракурс был результатом твоего воображения. Но вот уже четыре года, как ты почти ничего не пишешь.
– Это неправда!
– Правда, милый мой человечек, правда. То, что ты делаешь – я имею в виду литературу, а не твою проклятую разведку – это даже не черновики.
Я задумался. Если быть честным перед собой, то я, конечно, за три года учёбы в академии почти ни над одной из моих книг не работал. Год, прошедший после окончания, тоже не принёс литературных результатов. Я опубликовал множество материалов в журнале, но эти материалы не имели ничего общего с тем, что я писал прежде, в них не было выхода в иные пространства, у них была иная задача.
– Ты полагаешь, что я растерял себя? – спросил я.
– Не знаю, Юрочка. Но мне очень не хватает того, что ты делал раньше… чем ты был раньше. И с каждым месяцем мне не хватает этого всё больше.
– Но…
– Не переубеждай меня. Я знаю, что подсказывает мне сердце, – Татьяна взмахнула руками. – И я уверена, что твоё сердце шепчет тебе то же самое. Просто ты не слушаешь себя. Тебя задавила служба… Помнишь, как Борис Леонидович сказал тебе однажды, что разведка не терпит людей особенных? Так вот ты постепенно теряешь особенность. Ты становишься обычным. А ведь ты только начал идти по дороге твоей шпионской карьеры. Ты только начал…
– Потерпи.
– Долго ли? Ты только начал этот путь… На тебя ещё не обрушилась вся тяжесть твоей работы. Представь, сколько изменений произойдёт с тобой в ближайшие год-два… Ты ведь станешь совсем другим… И что тогда? Ты превратишься в чужого человека.
– Чего ты хочешь? – Я поднялся с дивана, чувствуя накатившее на меня раздражение и не зная, как с ним справиться. Таня была права. Спор не имел смысла. – Чего ты хочешь?
– Я уже сказала: отдай книги в издательство.
– В какое? У меня нет времени искать издателя, не могу заниматься этим.
– Я сама займусь! Дай мне доверенность. Напиши мне бумагу, что я – твой агент.
– Агент? – Юрий вздрогнул.
– Книжный агент… Боже мой, ты совершенно свихнулся на своей службе… Я ведь о книгах говорю. Я займусь твоими книгами. Ты только согласись.
– Зачем
тебе это?– Это подхлестнёт тебя к работе. К литературной работе. И тогда ты вернёшься в свой мир, я точно знаю это… Пусть ты даже останешься разведчиком. Просто ты будешь не таким разведчиком, как все… Поверь мне. Я знаю, что говорю.
– Я верю тебе, малыш, верю.
СТУПЕНИ
В один из солнечных дней Юрий Полётов предстал в Мадриде перед Стариком. В разговоре участвовали ещё два сотрудника резидентуры. В конце двухчасовой беседы, в которой перед Полётовым были поставлены ближайшие задачи и обрисованы некоторые далеко идущие планы, шеф сказал:
– Есть ещё одно дело, Юрий Николаевич, на которое я прошу обратить внимание.
– Что именно?
– Прошла информация о том, что в Европе сейчас действует целый ряд религиозных организаций, которые всеми силами пытаются продвигать своих людей в высшие эшелоны власти. Эти организации имеют, если верна информация, широкую агентурную сеть, что, впрочем, меня ничуть не удивляет. Сегодня любая организация имеет свою службу безопасности, разведку, контрразведку и чёрт знает что ещё. Даже какой-нибудь сраный – простите за грубость – игорный дом, и тот кишит своими агентами. Никогда толком не знаешь, что за контора прилипла к тебе. Ну так вот… Есть непроверенная информация о том, что некоторые фонды занимаются активной поддержкой русской православной церкви.
– В России? Какой же у них интерес?
– Одно из направлений их деятельности (ещё раз повторяю, что это информация пока ничем не подтверждена), так вот одно из направлений их работы, похоже, заключается в том, что они пропагандируют православие, намерены создавать православные школы, требуют придать церковным праздникам статус государственных, – Старик сделал многозначительную паузу. Полётов ждал продолжения. – На первый взгляд может показаться, что в этом нет ничего серьёзного. Но наличие государственных православных праздников в нашей стране – опасно. Во-первых, государство незаметно потеряет свою светскость, попадёт под власть церкви.
– Религия станет идеологией, – сказал Полётов.
– Я закоренелый атеист, не верю в Бога, – продолжил Старик, – но если уж говорить о вере, то человек должен сердцем выбирать свою веру. Насаждение любых доктрин чревато тяжёлыми последствиями. Собственно, какая разница, с помощью чего детям «пудрят мозги» – коммунистическими символами, нацистскими или религиозными. Государство не имеет права становиться на одну ступеньку с церковью. Религиозность – личный выбор человека. Представители церкви давно обзавелись множеством влиятельных друзей в высших эшелонах власти и с их помощью активно укрепляют свои позиции. Церковь сегодня превратилась в партию. Это моё личное мнение, я могу заблуждаться, но не хотел бы, чтобы наши дети и внуки дожили до времени, когда христианство станет главным знаменем в нашей стране. Это будет похлеще сталинизма. Там всех клеймили за нелояльность по отношению к большевикам, а тут будут жечь на кострах за нелояльность к «истинной» вере. Абстрактное слово «грех» превратится со временем в страшное обвинение. Массы религиозных фанатиков – прекрасный материал, чтобы манипулировать страной… Во что превратился Ближний Восток? Религиозные фанатики подминают под себя одну страну за другой, прикрываясь исламом. Террор распространяется с бешеной скоростью. По сути это фашизм… Но вернёмся к сегодняшнему дню. У нас на руках лишь одно – информация о финансировании из-за рубежа различных общественных фондов, имеющих православную окраску. На первый взгляд в этом нет ничего плохого. Однако в действительности это – попытка подточить государственные устои. Нашу страну не удалось сломить ни открытой войной, ни экономическими санкциями, теперь, похоже, делается ставка на другие рычаги. С Запада к нам текут деньги на поддержку любых организаций, которые вносят смуту в общественную жизнь, теперь же особое внимание стало уделяться религии. Возможно, через это будут подпитываться близкие к церкви организации, проповедующие нетерпимость к чему угодно.