Лучшие рецепты мисс Грейнджер
Шрифт:
Что будет делать он теперь? Задушит? Бросит «Аваду»?
Мужчина останавливается в паре дюймов от меня так, что я чувствую на лице его дыхание. Неровное, беспокойное, как пульс венки на виске. Жду, не в силах пошевелиться, а его руки ложатся на мою голову, убирая с лица разметавшиеся волосы. Медленно-медленно он приближается и касается моих губ своими. Пульс — пульс разрывает
Разорвав поцелуй, я вопрошаю с мольбой в голосе:
— О-о-о, только ответь мне! Как ты догадался? Откуда ты знаешь?
— Это называется аналитический ум, мисс Грейнджер, — голос его хранит остатки знакомого Люциуса, сохраняя бесцветность, — и знаю я больше, чем Вам хотелось бы. Я знаю историю Джин Грайн, которая спала со мной, и Гермионы Грейнджер, которая трахается с моим сыном.
— Но…
— Это не имеет значения, — делает паузу, будто решаясь на что-то, — не имеет, ибо без тебя я не могу, кем бы ты не являлась. Телу все равно, а разум требует твоего присутствия в жизни.
— То есть?
И он не дает мне договорить, сминая губы новым поцелуем.
— Это будет нелегко. Мне нужно привыкнуть к внешней оболочке, понимая, что внутри ты моя Джин и пахнешь так же, как она.
— Тогда я помогу тебе, — тихо молвлю я, снимая широкий черный пояс с платья. Как змеиное кольцо, он ложится на глаза Люциуса, лишая его возможности видеть. Здесь место только чувствам…
И он замирает в ожидании, пока мои пальцы трепетно и нежно избавляют любимое тело от одежды. Мантия, строгий меланж костюма. Рубашка — преграда, через которую прощупывается его жаркое тело. Но вот я избавляюсь и от нее. Его кожа увядает, ведь возраст упорно подбирается к отметке сорок пять.
Не нажимая, ногтями слегка провожу по его груди. Мурашки разбегаются там, где прошлись пальцы. Нажимаю сильнее — остаются алые дорожки, по которым следует мой язык. Ниже — ниже, только ниже.
Я легко справляюсь с пряжкой ремня и освобождаю его от брюк и белья. Он абсолютно наг, но не беззащитен. Обхватив мою голову руками, Люциус уверенно показывает то, что ему сейчас необходимо. Пока мой рот ласкает его возбужденную плоть, я с удовольствием
отмечаю, как он скучал, и как от того теперь отзывается его тело. Зарываясь в волосы глубже, он направляет меня до конца.Стоны наполняют комнату, и я не могу понять, где мой, и где теперь его голос. Крепко сжав ягодицы, я двигаюсь быстрее, быстрее. Он отстранят меня:
— О, Гермиона, не сейчас, подожди, — дышит тяжело, рывком усаживая меня на стол… Теперь его руки раскрывают занавес одежд, обнажая страстную драму название которой: «Я скучала». Входит.
— Отец, Гермиона?!!! — откуда-то из другого мира голос Драко, но мы оба слепы, и я в беспомощности озираюсь, пытаясь понять, откуда доносится голос. Но вокруг только красно-серые пятна, как ритм толчков Люциуса во мне.
Руки Драко на моих запястьях, в отчаянии пытающиеся оттащить их, крепко вцепившихся в плечи Люциуса. Подбородок, плечо, между ними моя голова.
— О, Драко, прости, милый, о, Мерлин, прости.
Люциус неуклюже стаскивает повязку со своего лица. Немая пауза, несколько секунд растянувшихся вечность, но решение приходит неожиданно.
Я нахожу губы Драко, солоноватые, холодные на вкус. Неужели слезы? Мои? Его? Люциуса? Нет, все же мои, я плачу, боясь, что он оттолкнет, ударит, запретит прикасаться к тебе. А мне он нужен. Так же сильно, как и второй мужчина, который все еще во мне, и тихо начинает двигаться опять.
Вдруг язык Драко сплетается с моим, и он начинает отвечать мне, еще немного и руки, отпустив мои, обхватывают грудь, теребя, поигрывая сосками. Оставив их на миг, он через голову стаскивает рубашку. И вот уже два разгоряченных тела касаются моей кожи.
Я выгибаюсь на столе, пока Драко освобождается от брюк, готовая губами принять его, ведь внутри продолжает Люциус. И он не заставляет меня ждать.
Так хорошо, так глубоко. И теперь. Неведомо чьими руками на мои глаза накладывается повязка. Наступает моя личная счастливая ночь, где я не понимаю, чьи руки теперь ласкают меня, и кто внутри. Важно только, что нет в этом никакой разницы. Ибо эти руки одинаково желанны.