Лучшие страхи года

Вплоть до этого места я наслаждался обнаруженными в истории совпадениями, но здесь дело зашло слишком далеко. У моей матери в шкатулке для шитья хранилась точно такая пуговица, и про нее тоже говорили, что она когда-то принадлежала известному клоуну. Я не знал, как понимать ее появление в фильме.

Между тем герой и героиня отправились гулять по полям, беседуя о любви и своем будущем. А потом, в лесу, была чрезвычайно тонко поданная любовная сцена — мы видели ее сквозь деревья, тщательно скрывавшие все подробности. Когда мальчик наконец отправился домой, снова вступил закадровый голос. Герой объявлял о своей любви к девушке, которую он ожидаемо называл Ивонн.

Потом было еще несколько таких встреч, и только после — единственная многолюдная сцена в фильме: праздник — последний школьный день героя. Там появился еще один персонаж, парень постарше, который, несомненно, был неравнодушен к героине. Я немедленно стал рыться в памяти в поисках кого-то похожего. Когда мы с Ивонн еще учились в школе, было несколько поводов для ревности, но в конце концов я женился на своей любимой подруге. С головой уйдя в реальность фильма, я страстно возненавидел вероятного соперника. И внезапно, когда Ивонн робко целовала второго мальчика, стало понятно, что ту самую любовную сцену в лесу мы наблюдали со стороны глазами нашего героя!

Стиль фильма поменялся. Длинные, прекрасно выстроенные сцены вдруг сменились рваными короткими эпизодами, будто снятыми ручной камерой, — предположительно, тоже с точки зрения героя. Они передавали овладевшую им черную ярость.

Вот он повторяет свой путь к дому Ивонн, показанный в начале, но на этот раз — бегом, в отчаянии глядя на все вокруг. Добежав до домика фермера, он колотит в дверь, и вышедшая на стук мать говорит, что девушка ушла. Потом он носится по полям и лесам, и, пока суетящаяся камера показывает его скитания, угол зрения неуловимо меняется. Сначала съемка ведется с высоты роста мальчика, а к концу — словно глазами животного, мчащегося сквозь подлесок. Лишь несколько секунд мы снова видим парочку, занимающуюся любовью. Герой мчится прямо на них, потом мы слышим крики, но безумные зигзаги камеры не дают рассмотреть происходящее.

Экран чернеет, и, когда зрители уже начинают беспокоиться и спрашивать — это кончился фильм или киномеханик забыл поменять бобину с пленкой? — на экране снова постепенно появляется картинка, и мы видим, как невероятно медленно садится солнце, а герой, оборванный и грязный, неудержимо рыдая, еле бредет назад в деревню.

Фильм возвращается к прежнему тягучему ритму. Герой незамеченным проскальзывает в темный гараж, и мы видим, как он перекидывает веревку с петлей через балку.

В этот момент снова вступает музыка, вариация начальной темы, и одним долгим, явно не смонтированным планом нам показывают, как мальчик взбирается на стул, накидывает петлю себе на шею и отталкивается ногами так, что стул падает. Теперь уже настолько темно, что мы не можем рассмотреть в деталях эту ужасную смерть, а музыка маскирует звуки, но воображение дорисовывает то, чего не видно на экране.

Фильм меня эмоционально опустошил. Вновь очутившись в залитом полуденным солнцем Бирмингеме, глубоко взволнованный заключительной сценой, я уже особо не задумывался о совпадениях в начале истории. Ярость, владевшая героем, когда он метался в попытках отыскать любовников, казалось, поднималась в моей собственной груди — пока не прошло потрясение.

Но потом я припомнил и начал обдумывать все эти необъяснимые совпадения между моей жизнью и жизнью героя. Я не мог разобраться, какие из них реальны, а какие явились плодом моего воображения или были внушены искусством режиссера. Я стоял на тротуаре рядом с кинотеатром и злился на несправедливость истории, показанной в фильме. До сих пор я не знаю, как мне удалось успокоиться перед собеседованием и пройти на следующую ступень.

Когда тем вечером я вернулся домой и начал рассказывать о событиях дня, фильм занял в повествовании более важное место, чем собеседование. Ивонн терпеливо и с изумлением выслушала мое описание и сказала, что тоже хотела бы посмотреть этот фильм. На буклете, взятом в кинотеатре, я записал название, «Loup-garou», и имя режиссера — Ален Легран. Жена указала на то, что «лу-гару» значит «вервольф», на что я в свое время внимания не обратил.

— Так ты посмотрел ужастик? — спросила она, и я согласился, что фильм действительно внушал ужас.

Я облегчил душу, рассказав все жене, и, как ни стыдно признавать, при этом плакал, — теперь же я почувствовал себя значительно лучше и с некоторой отстраненностью смог улыбнуться найденным в фильме совпадениям. Возможно, я придал им слишком большое значение. И, лежа той ночью в кровати, говорил себе: если и было что-то сверхъестественное в этих явных совпадениях, ну хоть капля, то только для того, чтобы показать, насколько мне повезло, что я женился на своей первой любви. Я смотрел, как она спит рядом со мной — спутанные светлые волосы, прекрасная кожа, изящно очерченный нос и мягкие, чуть приоткрытые губы. В первый раз за этот день я подумал о герое не как о себе, а как о сыгравшем его актере, и крепко уснул.

После второго собеседования работу я так и не получил, и теперь даже рад этому. А тогда я был разочарован, но моя жизнь текла в провинциальном уюте, и большой город с тех пор меня больше не привлекал. Снова оказавшись в Бирмингеме ради злосчастного второго собеседования, я заглянул в кинотеатр, но на сей раз там шла какая-то норвежская комедия нравов. Она меня не заинтересовала, да и времени лишнего не было.

«Loup-garou» почти сразу же стал среди наших друзей чем-то вроде шутки. Однажды вечером я объяснял, что со мной произошло, одной паре, приглашенной к нам на ужин, жена заметила слезы, выступившие у меня на глазах, пока я рассказывал сюжет, — и все сильно позабавились за мой счет. Я поддержал веселье, упрекая жену за то, что в фильме она бросила меня ради другого, видимо тем самым позволив мне напасть на нее и любовника, а потом совершить самоубийство.

Ивонн была очарована идеей фильма, и мы с ней решили, что попытаемся посмотреть его вместе. Но малоизвестное французское некоммерческое кино почти невозможно найти в провинции, и прошло несколько лет, прежде чем я смог отыскать хоть какое-то упоминание об этом фильме. Я покупал одну за другой книги о вервольфах, как художественные, так и нет, но внезапно мне пришло в голову, что свою власть над людьми фильм унаследовал не у легенд — это был результат искусной работы его создателей, — и тема оборотней быстро утратила для меня свое очарование.

Зато продолжал расти мой интерес к зарубежному кино, вместе с моей видеоколлекцией, и вскоре я стал весьма сведущ в европейском артхаусе. В ходе своих исследований я нашел упоминание о «Loup-garou» в биографии режиссера, Алена Леграна. Там говорилось, что фильм так и не был выпущен в прокат, потому что пал жертвой цензуры (прежде всего из-за снисходительного отношения к подростковому сексу). Несколько лет спустя я прочел в Интернете, в базе данных о французском кино, что фильм не только не вышел в прокат, но даже не был смонтирован. Утверждения повторялись, слово в слово, в других базах данных, и, хотя большой справочник по европейскому кино позже исправил эту ошибку, в Интернете эти сведения так и остались в прежнем виде. В справочнике также говорилось, что, со слов посмотревших «Loup-garou» критиков, в фильме великолепная операторская работа сочетается с полностью дилетантской.

Позже я обнаружил еще одно упоминание — на сайте, посвященном оборотням. Там фильм описывался как «разочарование». Говорилось, что «вряд ли его вообще можно отнести к фильмам об оборотнях». И нигде я не смог отыскать сведений о том, как этот фильм посмотреть — хоть в каком-то виде. Без всякой надежды на успех я ввел запрос в поисковик — и ничего не нашел, а еще оставил постоянную заявку на интернет-аукционе и возобновлял ее каждый год, но безрезультатно.

И только пару недель назад я получил по электронной почте уведомление, что фильм выставлен на аукцион. У частного продавца нашелся DVD, который, как тот признавал, был неавторизованной копией никогда не тиражировавшегося студийного видео. Я без колебаний предложил максимальную ставку в пятьдесят фунтов и, хотя других желающих не было, на следующий день поднял ее до ста. В субботу вечером я следил за окончанием аукциона, ожидая, что в последнюю минуту посыплются еще предложения, но никто больше так и не появился.