Лучший коп Мегаполиса

— А о чём был разговор?

Анубис снова вздохнул и полез в карман. Он что-то достал отту­да и выложил на стол. Это был крохотный телефонный жучок весьма древней конструкции, но работал он отлично. В тишине раздался щелчок, а затем голос Галлахера: «Произошла ошибка. Прошу инструкции».

Потом зазвучал другой голос. Он ровно и монотонно советовал Галлахеру пойти по такому-то адресу и прижать такого-то анубиса тем-то и тем-то, чтоб он сказал в полицейском участке, что это он застрелил лейтенанта Родригеса. Если его прижмут покрепче, то он должен сообщить следующие приметы. Дальше шёл портрет Рута Альбелина в скупых формулировках полицейского протокола. Пока полиция идёт по ложному следу, надлежит продолжать покушения, покуда цель задания не будет достигнута. «О’кей» Билли произнёс уже после отключения абонента.

— Интересно, — пробормотал Лонго, забирая жучок. — Текст словно зачитан с листа и голос какой-то неопределённый, явно человеческий, но совершенно обезличенный. Наверно, синтезатор речи.

— Да, — согласилась я, — судя по тембру и тональности, из тех, что выпускаются серийно для оснащения пилотских и командирских пультов на зве­здолётах малых грузовых космофлотов. Так что это ровным счётом ничего не даёт.

— Жаль… А почему в телефоне оказался жучок?

— На Амон-стрит немного телефонов и во всех стоят мои жучки, — печально пояснил анубис. — Мне ведь нужно кормить семью, а за плохую работу вы платить не будете.

— За плохую — нет, — согласился Лонго, доставая из кармана банкноту в сотню кредов. — Завтра же пойдёшь в участок и расскажешь всё это сержанту Урманису. Но предупреди его, чтоб не пускал всё это в ход, пока не будет уверен, что это своевременно.

Анубис аккуратно сложил сотню и засунул её в нагрудный карман.

— Берегите себя, лейтенант, — попросил он на прощание и, поклонившись мне, вышел из кабинки.

— Ну вот, этот кончик оборвался, — произнёс Лонго. — Остаётся последняя надежда, что кто-то что-то знает о сделке Билли с заказ­чиком, но для того, чтоб это выяснить, придётся лететь в Заир.

— Сперва нужно убедиться, что там есть человек, который может это знать, — заметила я.

Он задумчиво кивнул.

VII

Мы вышли из кабинки примерно через четверть часа, пересекли широкий пустой коридор и вышли в зал ресторана. Прямо перед нами темнела дверь на улицу, к которой вели низкие широкие ступени.

— Она закрыта, — произнесла я, взглянув на замок, и в следующий момент Лонго толкнул меня к стене.

В зале прозвучал раскатистый грохот пулемётной очереди и осколки стены посыпались на пол.

— Пригнись! — скомандовал Лонго, заталкивая меня за массивную тумбу и нажимая на плечо. — Чёрт возьми! Я же оставил «Поларис» во флаере! Где твой бластер?

Я только потянулась к кобуре, как вдруг раздалось резкое:

— Руки за голову!

И прямо перед моим носом как из-под земли вырос высокий, бело­курый алкорец в белоснежной тоге, с золотыми ножнами на расшитом поясе. В руках он, однако, держал не меч, а пулемет «Узи». Лонго лениво усмехнулся, выпрямился и заложил руки за голову. Я последо­вала его примеру.

— Ну что, ормиец, — сурово произнёс алкорец. — Пришла твоя очередь платить по счетам.

Лонго продолжал насмешливо улыбаться, но глаза его метали молнии.

— Вот и всё, бандит, — торжественно прогремел тот, — сейчас ты ответишь за сотни убитых тобою алкорцев, за те бесчинства, что вы творили в наших разгромленных цитаделях и гарнизонах, за всё!

Он прицелился в грудь Лонго и положил палец на спусковой крючок. Но в следующий момент раздался негромкий, но властный голос:

— Не стрелять!

За спиной человека с пулемётом возникла величественная фигура в старой потрёпанной тоге, которая, тем не менее, ниспадала до пола идеальными складками. Я узнала Алмаза. Он спокойно созерцал разыгравшуюся здесь сцену.

— Лизар, ты охотник, но не преступник, — произнёс он, взглянув на своего более молодого земляка. — Почему же ты решил нарушить Зо­лотое Правило и убить полицейского?

— Он больше не полицейский! — возразил Лизар, с почтением гля­дя на Алмаза. — Он лишён звания и изгнан из полиции.

— Так я и думал… — пробормотал Лонго, озабоченно глядя на него.

— Это правда, майор? — спросил Алмаз.

— Правда, барон.

— Вот видите, ваша светлость! — воскликнул Лизар, вновь вски­дывая пулемёт.

— Я не отменял своего повеления, — холодно заметил Алмаз.

— Но ведь это ормиец! — пророкотал тот. — Это повстанец, парти­зан, бандит! Вспомните, что они творили в наших домах, как они жгли наши дворцы и похищали наших женщин.

— Ну, вы от нас не отставали, — огрызнулся Лонго.

— Молчи! — рявкнул Лизар. — Ваше сиятельство! Неужели вы всту­питесь за ормийца, за нашего кровного и извечного врага, за убийцу благороднейших рыцарей?

— Война окончена, Лизар, — напомнил Алмаз. — Мир заключён. Вражда прекращена навеки.

— Что? Что я слышу? Вы, Алмаз в Короне Великого Тирана Алкорского, один из именитейших баронов, гордость рыцарства, и говорите так! Неужели вы всё забыли? Вы забыли, из-за чего очутились здесь, где даже ваше имя не может звучать, настолько презренно это место!

— Кончай, Лизар, — усмехнулся Лонго. — Не надо разыгрывать па­триота и героя. Нет доблести в том, чтоб убить безоружного, да ещё не рискуя угодить под суд. Тебе же просто заплатили за мою го­лову и за голову этой женщины. А женщин вообще убивать грех. Я перебил в боях много вашего брата, но женщин я не убивал.

— Ты поступал с ними хуже! — задохнулся Лизар.

— С твоей точки зрения, возможно, но уверяю, что всё и всегда происходило по взаимному согласию.

— Пёс! — взорвался Лизар. — Чтоб алкорские женщины соглашались на такое? Я убью тебя, даже если война окончена!

— И станешь преступником, — произнёс Алмаз.

— Убить врага — преступление?

— Преступление — убить врага, с которым заключён мир. Или ты не согласен с миром, который подписал наш повелитель?

Лизар неохотно опустил пулемёт. Лонго с облегчением вздохнул.

— Мне тоже иногда хочется придушить его собственными руками, — заметил Алмаз, указав на него. — Но я сдерживаю свои порывы.

Лонго улыбнулся.

— А я чаще испытываю желание заключить тебя в объятия, барон. Если б не память о прошлом, я так бы и сделал.