Лучший коп Мегаполиса

— Как ты могла так подумать? Разве ты можешь предать меня? Так как же я смогу забыть тебя! Пойдём, ради Звёзд! Нужно поскорее отправить её в объятия Рирма, а то она способна дурить мне голову до утра, а утром мы должны быть в комиссариате.

Рузаф была в номере. Она стояла в эффектной позе у окна и ку­рила очень тонкую и очень длинную трубку, от которой по комнате плыл тонкий аромат восточных благовоний. На сей раз, она была закутана в алый газ с золотыми блёстками, а роскошные тёмно-синие волосы свободно струились по плечам и спине едва ли не до пят. Заслышав наши шаги, она обернулась, а, увидев меня, с оскорблённым видом поджала губы.

— Добрый вечер, Торнадо, — пропела она. — Добрый вечер, мисс.

— Уже ночь, — напомнил он, садясь в кресло напротив. — Завтра утром мне нужно быть в комиссариате, так что было бы неплохо, если б ты не стала тратить драгоценное время впустую и объяснила мне, зачем я тебе опять понадобился.

Рузаф бросила на меня выразительный взгляд. Лонго заметил это.

— Лора останется здесь.

— Но почему? — воскликнула она.

— Потому что у меня нет времени секретничать с тобой.

— Но ведь могут быть достаточно интимные темы, вещи известные и интересные только мне и тебе.

— Я не собираюсь касаться интимных тем, а те вещи, которые интересны тебе, вряд ли заинтересуют меня. И не строй из себя скром­ницу, раньше ты довольно свободно изъяснялась в любой аудитории и на любой предмет.

Она несколько раз взмахнула своими длинными ресницами, и из её огромных фиолетовых глаз побежали слёзы.

— О, Звёзды! — пробормотал он. — Хорошо, Рузаф, только очень быстро и кратко, ладно? Лора, любимая, — он обернулся ко мне, — выйди на несколько минут в соседнюю комнату.

Мне уже давно хотелось это сделать, и я без возражений подчини­лась. Однако, чтоб не подслушивать, мне пришлось бы заткнуть уши, потому что Рузаф неожиданно закричала со слезами в голосе:

— Торнадо, я знаю, что я виновата перед тобой, но ты всегда был так великодушен! Ты всегда спасал меня от смертельной опасности и защищал от врагов. Я прошу тебя, помоги мне и на этот раз! Я боюсь!

Из-за стены послышались судорожные рыдания и такой звук, словно она бросилась на колени.

— Подожди, Рузаф, — проговорил Лонго. — Подожди! Объясни толком, что случилось?

— Я не знаю! Не знаю! Но я чувствую! Петля затягивается на мо­ей шее, что-то случится. Что-то страшное! Никто не может защитить меня.

— А Рирм?

— Рирм? Ты смеешься! Именно его-то я и боюсь. Он не любит меня!

— Это неправда, Рузаф. Это я тебя не люблю, а он любит. Пожалуй, даже слишком.

— Вот именно! Он ревнует, Торнадо! Он не простил того, что бы­ло, ни тебе, ни мне. Всё, что с тобой произошло, было с его ведома. Он в ярости, что всё сорвалось!

— Это он тебе сказал?

— Он никому ничего не говорил, но я же чувствую! Я прекрасно понимаю мужчин. Меня учили этому с младенчества, и теперь я вижу, что с ним что-то происходит. Он мечется, рычит… Что-то будет… Если не он сделает, так с ним случится что-то ужасное. И так или иначе меня ждёт беда!

— Ну, конечно! Ты больше всего боишься за себя!

— Не только, я боюсь и за тебя, но тебе, похоже, всё равно.

— Это точно.

— Торнадо… — задохнулась она. — Торнадо, давай забудем всё, что было. Давай улетим отсюда на Орму. Пусть он делает, что хочет. Мы будем там вдвоём. Я замолю свой грех, я добьюсь, что ты снова полюбишь меня. Я буду делать всё, что ты захочешь…

— Начни прямо сейчас: перестань говорить ерунду.

— Боги, как я страдаю! — воскликнула Рузаф. — Тогда я уеду одна. Улечу навсегда. Я скроюсь от него и не буду больше попадаться тебе на глаза.

— Было бы неплохо… А впрочем, как хочешь.

— Как ты жесток!

— Не более чем ты.

— Пусть будет так, — устало произнесла она. — Но помоги мне хотя бы уехать отсюда. Ты же знаешь, что Рирм не выпустит меня жи­вой. Он меня убьёт, если я только заикнусь о своём желании уехать.

— Сколько пафоса! Нет уж. Разбирайся со своим мужем сама.

— Ах, вот как! Да ты хуже его! Он хоть не прикидывается ци­вилизованным и демократичным! Он прямо говорит, что не позволит нарушать древние обычаи, а ты! Ты столько раз твердил мне о свободе женщины, о том, что она сама может выбирать свою судьбу, но ты не далеко ушёл от своих предков, которые спускали собак по следу убежавшей жены!

— Собак бы я спускать не стал, — возразил Лонго. — А судьбу свою ты выбрала, когда вышла замуж. И не впутывай меня в ваши се­мейные дрязги. Мне итак хватает хлопот с Рирмом.

— Так ты боишься! — нервно рассмеялась она.

— Я боюсь, что нам сейчас совсем не ко времени обострять отношения. Отправляйся домой или я сейчас же позвоню Рирму.

— Если я умру, то моя смерть будет на твоей совести.

— Моя совесть это выдержит. Прощай!

Я услышала быстрые шаги и стук двери. Лонго вошёл в комнату, где находилась я и, пройдя к окну, остановился там, глядя в ночную темноту.

— Ты вёл себя не лучшим образом, — заметила я.

— Может быть, — устало согласился он. — Но если тебе когда-то пытались вырвать сердце, оно потом долго болит, и эта боль может замутить самый светлый разум, не то что такой, как мой.

— Она, и правда, может находиться в опасности?

— Она знает Рирма как свои пять пальцев, а долгая жизнь в условиях дворца приучила её заранее чувствовать приближающуюся беду, но она обратилась за помощью не к тому. И уж тем более, я не смог бы нанести такой удар Рирму, как бы он ко мне не относился.

— Наверное, ты прав, — согласилась я, стягивая с постели покрывало. — Давай, наконец, спать.

Я разделась и легла, немного поворочалась и уснула. А он всёстоял у окна, молча глядя во тьму.

VIII

Утром в комиссариате Лонго занял всё ту же позицию: на подоконнике. Он не ответил на какую-то реплику младшего инспектора, обращённую к нему, и демонстративно игнорировал пылающие взгляды Торсума. У Рирма, как мне показалось, дома произошёл неприятный разговор, потому что он был встрёпан и свиреп, и совершенно утратил привычную чиновничью официальность.

Потом появился Антуан. Поздоровавшись со всеми, он подошёл к комиссару и протянул ему какой-то бланк. Тот взглянул на него и раздражённо пожал плечами. Антуан подозвал младшего инспектора, который обеспечивал операцию со стороны КОБЗИ.