Лучший приключенческий детектив

Господи Боже мой! Неужели я олигарх, чьи миллионы нажиты нечестно? Или неподкупный налоговик, который не хочет закрыть глаза на грязные махинации фирмачей? Нет, конечно. Я просто Эд Хомайко, заурядный, в общем-то, офицер украинской армии, который находится в заслуженном долгосрочном отпуске. И одновременно…под колпаком! Бр-р, как неуютно! Честное слово, не нравится мне быть в шкуре человека, каждый шаг которого под чьим-то неусыпным оком.

Наверное, тот, за кем установлена слежка, сначала воспринимает это на чисто подсознательном уровне. Никаких вроде видимых причин для беспокойства, но отчего-то не по себе — ты один-одинешенек в комнате с голыми стенами и в то же время не один, ведь просто кожей ощущаешь нехорошую тяжесть чьего-то чужого враждебного неотрывного взгляда. И вот после некоторого томления наступает момент истины: в стене-то дырочка, в которой блестит чей-то зрачок!

Нечто подобное произошло и со мной: почти весь день я мотался по Киеву с этим странным чувством, что моя скромная персона кого-то интересует — и тогда, когда остановился у КПП родного полка, и когда навестил семью приятеля, чтобы ее успокоить (приятель получил легкое ранение, но, как сказали мне в полку, быстро идет на поправку), и когда припарковался у супермаркета, чтобы запастись продуктами впрок, на целую, может быть, неделю. Но лишь когда я поехал домой, вдруг осенило — постой-ка, а ведь этот серый, на вид весьма потрепанный «бумер» мне как будто знаком, я обратил на него внимание еще утром на улице Набережная Славутича, когда он сначала обогнал меня (я даже подумал, что «тачка» вроде как «убитая», но бегает еще очень даже резво), а вскоре, точно выскочив из-за какого-то поворота, опять пристроился за мной. И вот теперь, вечером, он снова дал о себе знать. Впрочем, когда я свернул вправо, к дому, подозрительный БМВ пронесся мимо и повернул налево, на улицу Северную.

Как обычно бывает в таких случаях, я попытался себя успокоить, объясняя неясную свою тревогу тем, что расшалились нервы. У консьержки, однако, справился, никто ли меня не спрашивал. Она пожала плечами:

— Вы кого-то вызывали? Сантехников?

— Да вроде бы, — улыбнулся я.

— Нет, никто не приходил и вас не спрашивал.

В знак благодарности я адресовал консьержке самую американскую свою улыбку и направился к лифту. «Предусмотрительность, Эд, не помешает никогда», — мысленно сказал себе и нажал кнопку не родного седьмого этажа, а девятого. По лестнице спускался бесшумно, чуть ли не на цыпочках. На площадке у лифта — никого. Отпустило, наконец — вряд ли кто с пистолетом в кармане поджидает меня у самой квартиры.

Дома выдул две подряд рюмки водки, и мои недавние страхи улетучились, как пары бензина на открытом воздухе. На секундочку показалось, что мир населен людьми, которые делают друг другу только хорошее.

Проверяя запоры на дверях перед тем, как отойти ко сну — на дворе еще даже не стемнело, я посмотрелся в зеркале в прихожей. «Эх ты, трусишка», — громко сказал отражению и расхохотался. Правда, как припомнил я уже поздним утром, в хохоте моем прослеживались некие нервные нотки.

* * *

Вечером следующего дня я попал в ловушку. Опять почти целый день ездил по городу — был на консультации у юриста, просветившего меня насчет того, какие документы необходимы для вступления в права наследования, потом у частного нотариуса, у которого заверил всяческие копии, затем посетил специализированную фирму, занимающуюся установкой стеклопакетов — надо бы заменить окна еще советского образца, наконец, в четыре пополудни подъехал к прокуратуре (Вальдшнепов пригласил на очную ставку с Блынским) — и ни разу мне не попался серый потрепанный «бумер», внутри которого, по моему мнению, сидел зверь-мотор. Нет, меня сегодня определенно никто не «пас».

А очную ставку Владимир Юрьевич оформил так, будто я тоже задержан и, как и Морис Вениаминович, томлюсь в следственном изоляторе. По крайней мере, он попросил меня с пониманием отнестись к тому, что я войду в его кабинет в сопровождении конвойного. Нелишняя предосторожность, конечно, если учесть, что у Блынского на воле пока что остаются сообщники.

Очная ставка прошла нормально. Блынский не юлил и не отпирался — что ему было делать, если качество записи наших с ним разговоров оказалось отменным и любая экспертиза признает, что мой голос — это мой голос, а его — его. Единственное, что читалось в глазах Мориса Вениаминовича, — он не верит, что я не вел двойную игру, а посему ненавидит меня всеми фибрами. Правда, как умный и осторожный человек, он это искусно прячет. Не исключено, что на волю уже ушла «малява», в которой фигурирую я как человек, с которым надо разобраться.

Я и не заметил, как меня изящно, красиво взяли в «коробочку» — это произошло на улице Прибрежной, моей родной, можно сказать, улице, совсем неподалеку от строящейся краснокаменной Свято-Покровской церкви. Едва я свернул на нее, сбавив, естественно, скорость, как меня резво обогнала «ауди» цвета металлик — номерные знаки на ней отсутствовали, но, признаюсь, в то мгновение я никак не соотнес это с опасностью, которая может угрожать мне. Но когда сзади, чуть ли не касаясь бампером моего багажника, пристроился черный «мерс», а слева, параллельно со мной, поравнялся вчерашний знакомец «бумер», шедший с той же, что и моя, скоростью, я понял, что оказался в капкане. Сидящий на переднем сиденье пассажир (я очень отчетливо разглядел его — безбровое молодое лицо с толстыми, как у лося, губами) высунул из открытого окошка короткоствольный «узи». Сейчас я буду расстрелян — черное круглое око смерти уже смотрит на меня в упор, и никуда от нее деться — я зажат в этой коробочке, как грецкий орех в своей крепкой скорлупе. Я чуть-чуть опередил этого подонка-убийцу — резко вывернул руль вправо, и моя машина, подпрыгнув передним колесом на кромке бордюра, устремилась по укрепленному бетонными плитами береговому откосу вниз, к редким зарослям краснотала, к одиноким вербам, к синему и безмятежному плесу Днепра. «Лось» опоздал — длинная трескучая очередь полоснула в тот момент, когда моя «ауди» подпрыгнула на бордюре, счастливо вписываясь в свободное пространство между двумя матерыми липами и столь же счастливо пройдя в каком-то сантиметре от лавочки для гуляющих по набережной; я услышал, как за мной со звоном рассыпается стекло заднего окна. Если честно, я плохо помню, как мне удалось не разбиться, не перевернуться на этом достаточно крутом откосе, не врезаться в ствол какой-нибудь одинокой, как вдовушка, вербы. Я просто-напросто въехал в густой роскошный, по-весеннему упругий куст ивняка, или краснотала, или верболоза, или как он там еще, миленький, зовется. Наверное, я правильно разобрался с тормозами. Но как именно, не скажу: в памяти провал…

Вылезая из машины, которая правым передним колесом, точно пляжник ногой — теплая или нет, пробовала воду, я возблагодарил Всевышнего, перекрестясь на хорошо видный отсюда недостроенный храм — и за то, что он спас меня от погибели, и за наш не поддающийся совершенствованию украинский менталитет. Какое счастье, что на этом отрезке набережная не обнесена узорчатой, кованной из металла изгородью! Там, где живу я, она давно, года два уже, как стала неотъемлемой приметой днепровского пейзажа. Но работа по облагораживанию местности, как это часто у нас бывает, оборвалась на полпути: то ли не хватило решетки узорчатой, то ли рвение иссякло. Но еще большее счастье, которым не забыл одарить меня мой ангел-хранитель: берег, пляж оказался совершенно безлюдным. Хорошо, что на дворе не июнь, не июль…

Я осмотрел машину: придется менять заднее оконное и обзорное стекла. Несколько пробоин от пуль на левой задней дверце и багажнике — без косметического ремонта не обойтись.

Выждав некоторое время, я медленно выехал наверх по откосу. Еще раз поздравил себя с тем, что мы уцелели — и я, и машина.

А еще невесело поздравил себя с тем, что на меня началась охота.

* * *

Вальдшнепов, узнав, что на меня покушались, отнесся к этому весьма серьезно.

— Послушайте, Эд, а не применить ли к вам программу защиты свидетелей? — предложил он. — Боюсь, что эти ребята не успокоятся. А туда, — он выразительно поднял глаза вверх, в потолок кабинета, — вам ведь еще рановато.

— Не хотелось бы, конечно. А насчет защиты… Попробую, Владимир Юрьевич, защитить себя сам.

На кой черт мне эта программа? Из-за того, что какие-то подонки хотят мне отомстить, менять местожительство? Делать на лице пластическую операцию? Или что там еще? Нет и нет! Во-первых, пока я не узнаю всей правды о том, кто и почему отправил к праотцам дядю, из Киева — ни ногой. Во-вторых, я принимаю вызов этих ублюдков, «лося», по крайней мере, я запомнил хорошо и постараюсь рассчитаться с ним той же монетой.

— Эд, вы мужественный человек. Но все-таки будьте поосторожнее. Теперь что касается Блынского… Он не отрицает — после того, между прочим, как я предъявил уличающее его письмо Радецкого, что, проворачивая свои весьма темные делишки, очень хотел заполучить в союзники Радецкого с его репутацией честного и неподкупного эксперта. Но родственник ваш оказался крепким орешком. Мало того, что наотрез отказался от «выгодного» предложения, так еще пригрозил вывести на чистую воду всю эту шайку «честных контрабандистов». Блынский говорит, что очень встревожился и во время последней их встречи в «Пирах Лукулла» — ваша заслуга, Эд, что я припер его этим фактом, у Мориса Вениаминовича от удивления даже отвисла челюсть, он как раз пытался успокоить Радецкого, попросить его забыть обо всех ранее сделанных предложениях.