Луи де Фюнес: Не говорите обо мне слишком много, дети мои!

— Вареная рыба не вызовет никаких проблем.

Врач выдержал паузу, прежде чем сообщить съежившемуся на стуле пациенту еще об одном запрете:

— Только никакой жирной рыбы, особенно семги! Торжественно предупреждаем: если вы съедите ложечку икры, можете считать себя, покойником. То же относится к фуагра. Зато, дорогой месье, вы имеете право по воскресным дням на несколько картофелин, поджаренных при температуре не выше восьмидесяти градусов.

Но самое худшее было впереди.

— Разумеется, профессиональную деятельность вы прекращаете окончательно. Не может быть и речи о съемках в новом фильме. Теперь все. И в особенности, господин де Фюнес, сохраняйте хорошее настроение! При таких болезнях это главное.

Едва вернувшись домой, отец позвонил мне в Тунис:

— Алло, это я! Я только что вернулся домой. Знаешь, мне прописали строгую диету! Меня только беспокоит, что сам врач придерживается такой же, он сам сказал. Видел бы ты его лицо эксгумированного покойника! Завтра мы уезжаем в Клермон. Спасибо, хоть жареную картошку разрешили.

Отец отправил Роберу Дери и Колетт Броссе полную черного юмора открытку. Чтобы их насмешить, он накинул себе десять лет.

«Сегодня мне исполнилось 72 года. Жанна приготовила манную кашу на молоке, и мне удалось ее прожевать. На днях мое сердце остановилось среди ночи на три минуты. Я был очень обеспокоен. Сейчас оно вовсе не бьется… нет, опять забилось».

Робера это очень позабавило. У него тоже сердце стало давать сбои.

Отец понимал, какая судьба в нашем обществе ожидает стариков, и развлекался, насмехаясь над этим.

— После шестидесяти пяти, дети мои, на тебя начинают посматривать искоса. Ты уже изъят из обращения. Представляю себе сценку, когда полицейский останавливает такого старика и требует его документы. «Сколько вам лет?» — «Тридцать шесть». — «Вот как!» И бедняга начинает, несмотря на подагру, прыгать, как мальчишка.

Мама была полна решимости следовать указаниям больничного аятоллы. На кухне стояла электрическая фритюрница с большим красным термометром, и из нее флегматично вылезали бесформенные картофельные дольки. Отец ел их, чтобы сделать ей приятное. Мама даже придумала подобие масла — своего рода белый подсолнечный соус, затвердевавший в холодильнике в маленьких вазочках, которые она подавала с зеленым горошком. Все эти предписания безнадежно устарели. В моде средиземноморская пища: вино, рыба, оливковое масло, кускус. Допускается и фуагра. Известно, что у жителей Юго-Западной Франции сердечные приступы редки. Но это лишь причуды. Представьте себе, если объявят, будто у тех, кто ест собак и змей, коронарная система идеальная!

Покинув Онкологический центр в Тунисе, я вернулся во Францию и обзавелся частным кабинетом. В один из уик-эндов, когда я приехал повидать родителей, меня встретила озабоченная мама:

— Знаешь, он неважно себя чувствует. Похудел. Что- то неладно.

— У меня впечатление, что он недоедает, соблюдая эту безумную диету, — ответил я. — Пригласи-ка на обед Эмиля.

Наш друг, нантский акушер Эмиль Гийе, обладал красочным словарным запасом и непревзойденным талантом рассказчика. Он был неистощим на самые невероятные случаи из практики деревенского гинеколога.

— Эмиль немного преувеличивает! — говорил отец. — Он явно привирает. Но при нем я отхожу на второй план, звездой становится он, обладатель несомненного комического дара.

На другой день за обедом Эмиль изображал нам свою старую пациентку-крестьянку, которую он спрашивал о сексуальных отношениях с мужем. И та ему отвечала:

— Отец-то еще иногда въезжает в меня!

Все покатываются со смеха. В том числе приглашенный господин кюре. Реплика была достойна пера Марселя Эме. А Эмиль продолжал рассказывать об этой достойной даме, которая забеременела, «ни разу не подойдя близко к мужчине».

Продолжая жадно поглощать пирожки без соуса, отец слушал, наслаждаясь солеными историями нашего друга. А тот между тем продолжал:

— Вот что она мне однажды сказала: «Доктор, я вообще-то всегда подмываюсь, но не может ли быть, чтобы биде в гостинице не почистили?» Тогда, Луи, я закричал: «Послушайте, мадам, сперматозоиды не поднимаются вверх по канализационной трубе!» Вы смеетесь, Луи. Ваше вино «Нюи-Сен-Жорж» превосходно. Давайте чокнемся за ваше выздоровление!

Мама сделала знак отцу, что ему нельзя пить. Тот поставил свой бокал, словно проштрафившийся мальчишка. Эмиль, рассчитывая на мою поддержку, поднял крик:

— Что это еще за выдумки! Бокал хорошего вина никому не вреден. Какой дурак вам вбил это в голову? С завтрашнего дня, Жанна, он будет следовать указаниям одного из моих друзей, которого нельзя упрекнуть в занудстве.

После этого отец стал набирать вес, почувствовал себя в отличной форме, и родители стали выезжать в гости.

21. Сердце, по-прежнему сердце

Оливье

Отнюдь не убежденный в том, что не станет больше сниматься, отец поначалу проявлял решимость фаталиста:

— Мне еще надо изрядно потрудиться, чтобы вырастить хороший сад и обновить дом. Вероятно, Господь Бог укрепляет меня в этом деле.

Но настроение его недолго оставалось радужным. Он начал сомневаться в полезности своего пребывания на земле.

— Если я не снимаюсь, значит, ни на что не гожусь! Это единственное, что я умею. И потом, я чувствую, что, заставляя людей смеяться, делаю доброе дело.

Посетив в зале «Олимпия» концерт популярного шансонье Анри Сальвадора, он, по его словам, получил жестокий удар.

— Стоит ли ходить в театр, зная, что для тебя с этим покончено!

Мама поспешила узнать мнение врачей клиники Нанта: сможет ли отец возобновить в дальнейшем свою деятельность? Их уклончивый ответ сводился к следующему: «Да, только не переусердствовать». Этого было достаточно: она обратилась к продюсерам с предложением вновь снимать Луи де Фюнеса.

Кристиан Фешнер очень любил отца и давно ждал своей очереди. Он нанес нам визит в сопровождении режиссера Клода Зиди. Его предложение было очень заманчиво: он брал па себя риск финансировать фильм «Крылышко и ножка» почти без страховки. После инфаркта ни одна компания не согласилась бы страховать Луи де Фюнеса.

Мы пообедали в ресторане. Это было первым нарушением драконовского режима, предписанного врачами. Выражение глаз у отца стало прежним. Казалось, перспектива снова сниматься в кино помогла ему забыть о своих болезнях. За десертом он узнал, что его партнером будет Колюш. Отцу трудно было судить, насколько хорош выбор, ибо он видел этого комика лишь в нескольких скетчах.

— Он талантлив, но по силам ли ему сыграть такую роль?

Я же пришел в восторг и стал убеждать его в комическом таланте молодого артиста, которого видел в одном из парижских кафе-концертов.

— Раз Оливье так считает, — сказал отец, — значит, все в порядке. Что это я разворчался по-стариковски? Только молодые способны оценить работу молодых. Я согласен!

Благодаря своему мужеству и настойчивости Кристиан Фешнер спас отца от овладевшей им коварной меланхолии, которая могла лишь приблизить его конец.

— Какой прекрасный человек! — радовался отец. — Его мне ниспослал сам Господь Бог. Потрясающий парень! Ведь он так серьезно рискует!

С первого же съемочного дня между двумя комиками установилось полное согласие. Луи высоко оценил талант Колюша: