Луна и солнце

— Хочешь попробовать? — Мари-Жозеф протянула ей ломтик хлеба.

Шерзад попробовала и выплюнула, объявив, что такой гадостью только рыб кормить. Сыр ей понравился еще меньше: она провозгласила, что такое и рыбы есть не будут. Мари-Жозеф предложила ей попробовать вина.

Шерзад обнюхала кубок, запрокинула его так, чтобы в его раструб вошли ее рот и подбородок, и принялась лакать алое вино, выплескивающееся, словно кровь, ей на шею и грудь.

— Покажите ей, как пьют, мадемуазель де ла Круа, — попросил граф Люсьен. — Вино превосходное. Пусть вылакает, сколько пожелает, но не стоит его расплескивать.

Со второй попытки у Шерзад получилось лучше: она осушила кубок и потребовала еще.

— Нет, ты же никогда раньше не пила, — возразила Мари-Жозеф. — Если выпьешь слишком много, начнешь делать всякие глупости… Ну хорошо, чуть-чуть.

Они с Шерзад разделили кубок вина. Шерзад запела, сравнивая воздействие вина с эффектом употребления некоего люминесцирующего существа из морских глубин.

Шерзад облокотилась на каменное обрамление канала, тихонько напевая и посвистывая. Взяв руку Мари-Жозеф, она прижала ее к щеке, к губам, а потом подняла рукав Мари-Жозеф, обнажая следы, оставленные ланцетом. Надрез почти зажил, воспаление прошло.

— Видишь? Граф Люсьен исцелил меня.

Шерзад фыркнула, соскользнула в воду и уплыла, золотистая в солнечном свете.

Слегка захмелев от вина, Мари-Жозеф откинулась на ковер, опираясь на локти.

Над фонтаном Аполлона возвышался шатер, в его боковые проемы под поднятым пологом задувал легкий ветерок. В клетке, совсем недавно служившей темницей Шерзад, Аполлон пустил своих коней против солнца. Мари-Жозеф нахмурилась, разглядывая статую.

— Почему вы помрачнели? — мягко упрекнул ее Люсьен. — Я надеялся хотя бы на мгновение развеять вашу грусть.

— Аполлон движется в неверном направлении. — Она сделала жест, словно очерчивая путь по небу, от восхода к закату. — Он должен следовать по солнцу, а не против.

— Он обращен лицом к королю, — возразил граф Люсьен.

— Мир подчиняется правилам, которые устанавливают не короли.

Мари-Жозеф взяла яблоко и уронила на ковер, снова подняла и вновь уронила.

— Законы движения, законы оптики, ход планет — все они подвластны силе тяготения. Это доказал месье Ньютон. Его величество может приказать яблоку, бросая вызов природе: «Не смей падать!» Он может приказать все что угодно, но тем не менее яблоко упадет.

Граф Люсьен задумчиво взирал на нее.

— Я изучала природу всемирного тяготения, — надменно продолжала Мари-Жозеф, — подобно месье Ньютону.

Она откусила от яблока, сочного и кисловатого, и громко захрустела.

— Если Ньютон уже достаточно исследовал гравитацию, — предложил Люсьен, — может быть, вам предоставить ему эти опасные вопросы?

Мари-Жозеф нетерпеливо подалась к нему:

— Месье Ньютон установил, какое воздействие оказывает гравитация. Однако он сам признает, что ему неизвестна ее природа. Разве постичь ее будет не чудесно? Это сила природы? Или это длань Божия? — Она как можно шире развела руками. — Месье Ньютон совершал открытия, исследуя планеты, самые большие тела, которые мы знаем. Но может быть, стоит посмотреть и на самые малые?! — Она сжала ладони. — Что-то вызывает притяжение. Если удаление его ослабляет, то почему бы сближению его не увеличить? Вдруг это можно заметить? Если бы у меня был микроскоп минхера ван Левенгука…

— Но если это можно увидеть под микроскопом, — возразил Люсьен, — то почему это не установил минхер ван Левенгук?

— Потому что не искал. — Внезапно смутившись, ведь прежде она никого не посвящала в свои честолюбивые мечты, Мари-Жозеф махнула рукой, словно говоря: «Забудем, оставим!»

— Вы совсем не доверяете мне и моим философским взглядам? — мягко произнес граф Люсьен. — Вы полагаете, что я не способен понять ваши теории?

— Я и сама их пока не понимаю, сударь. — Мари-Жозеф пристыженно отвернулась. — Их доказательство требует времени и упорной работы. А у меня слишком мало одного и слишком много другого.

Не желая и далее посвящать его в свои безумные планы, Мари-Жозеф встала и принесла свой ящик для живописных принадлежностей, который выронила, когда спорила с шевалье. Поискав под остатками партитуры, она выудила чистый лист. Истерзанные месье Гупийе страницы упали на персидский ковер. Мари-Жозеф подобрала их.

— Что это? — спросил Люсьен.

— Кантата в честь его величества. Мое жалкое сочинение.

— Результат вас не удовлетворяет?

— Я думала, что благодаря Шерзад превзошла саму себя, — промолвила она. — А сейчас не знаю, что и думать. — Она протянула ему страницу партитуры. — Посмотрите сами.

Он покачал головой:

— Я лишен способности слышать музыку, читая ноты.

— Месье Гупийе говорит, что женщина, дилетантка, не в силах написать ничего достойного… А пьеса к тому же якобы слишком длинная. В этом он совершенно прав.

— И от этого она превращается в жалкую какофонию?

Мари-Жозеф мысленно расслышала взмывающую куда-то ввысь мелодию, она сливалась с песней Шерзад, доносящейся с середины канала.

— Он едва взглянул на партитуру! — воскликнула Мари-Жозеф. — Он сказал, что не будет дирижировать ею, что женщины не могут… и он потребовал… а я отказалась.

— Его величество восхищался…

— А его величество лучше прочих? — вскричала Мари-Жозеф. — Ему нужна музыка или моя особая благодарность?

— У вас много причин быть ему признательной.

— Он неизменно вел себя по-рыцарски, — смущенно произнесла Мари-Жозеф. — То, что я сказала, было абсолютно несправедливо.

— Даже его хулители…

— Хулители короля? Здесь? Во Франции? — не веря своим ушам, пролепетала Мари-Жозеф.

Люсьен в замешательстве смолк, а потом усмехнулся:

— Все знают, что его величество превосходно разбирается в музыке. Если ваша пьеса оказалась слишком длинной, сократите. Попросите помощи у малыша Скарлатти: он еще слишком юн, чтобы требовать у женщины особой благодарности.

— Вы недооцениваете Доменико. Я действительно показывала ему кантату. Она привела его в восторг. В его интерпретации она звучит чудесно… Но юный Скарлатти исполняет небесную музыку в качестве упражнений для беглости пальцев.

Мари-Жозеф поспешно написала несколько строк и послала записку Доменико со слугой, потом выровняла листы партитуры, сложив их аккуратной стопкой, и убрала в ящик для живописных принадлежностей.

— Благодарю вас за мудрый совет, граф Люсьен. Я рада, что вы даете советы не только королю.

— В таком случае вы могли бы меня отблагодарить…

Мари-Жозеф резко вскинула голову.

— …сыграв для меня кантату, — беспечно закончил Люсьен.

— Мастерство малыша Доменико…

— …удивительно, согласен. Но я предпочел бы услышать ее в вашем исполнении.

— Она очень длинная.

— Тем лучше.

Он налил еще вина и задумчиво окинул взглядом Большой канал.