Луна как жерло пушки. Роман и повести
Шрифт:
— А этого парня, "добровольца"… Откуда ты вытащила его? — резко спросил он. — Ну, говори! Почему-то там, когда он пытался отыскать тебя, даже голоса не подала… Или же все это мне померещилось?
Она снова настороженно замерла, даже забыла о своем хлебе. Только загнанно поблескивали глаза, такие же синие, как и плащ. Впрочем, они могли быть и не синими. "В конце концов может оказаться, что и эти вызывающе красные туфли, и помада на губах действительно только примерещились мне! — пронзило душу недоверие. — И что же тогда? Кто она, что за человек? Ах да, дочь состоятельных людей, отец, если мерить прежней меркой, — рантье, мать тоже не из горничных, кажется, преподавательница музыки… Отпрыск аристократов, единственная дочь любящих родителей.
— Где ты с ним познакомилась? Почему не подумала о том, что он мог привязаться к тебе с единственной целью — пробраться в наши ряды? Отвечай же; судя по всему, увидимся мы не скоро, — даже если и вызову, не побежишь со всех ног…
— Ничего так не боялась мама, — точно молитву, зашептала она, — как одного: чтоб я ходила босиком. Даже нельзя было носить комнатные туфли… Только на высоких каблуках! Иначе можно испортить ноги…
Почувствовав странное замешательство, он торопливо отвел глаза от ее ног.
Автобус, яростно дребезжа дверными створками, поднимался на холм. Внутри, среди пассажиров, не замечалось никаких перемен.
— Почему, в самом деле, не выполнить это требование? — проговорила она во весь голос и сразу же испуганно замерла.
Все еще не зная, на чем остановить растерянный взгляд, Волох скользнул глазами по фигуре девушки и внезапно заметил у нее под мышкой ту самую горбушку хлеба, от которой она откусывала маленькие кусочки. И вновь его взяла оторопь. Снова пронзила мысль, что она — совсем не та, за кого себя выдает, что он, собственно, вообще понятия не имеет, кто она такая, только чувствует: это чужой, чужой человек! В лучшем случае пробралась на конспиративную квартиру случайно… А тот юнец, игравший роль солдата, доблестного воина? Достаточно только посмотреть на его рожу, чтобы сразу стало ясно, с кем имеешь дело. Чего доброго, отстегни клапан на кармане его военной блузы — и увидишь жетон агента секретной службы… Эх, Бабочка, Бабочка, синеглазый ангел… С какой стати так вызывающе держать под мышкой эту нелепую краюху? Еще откусывать от нее на виду у всех? Откуда, кстати, у нее этот хлеб?
— Ни из какой книги этого "добровольца", как сказал Илие, я не вытаскивала. Просто остановила у ворот мастерских, когда выходил с работы. Потому и беру на себя всю ответственность!
Волох не вслушивался в ее сбивчивые объяснения, взбудораженный внезапной догадкой: ничего нелепого в том, что она держит под мышкой хлеб, не было — не съела на месте, унесла с собой. Но вслед за этой догадкой в голове пронеслись слова: "Прямое вещественное доказательство!"
— Да, привела под свою ответственность, — повторила она. — Но дело не в этом… Парень понравился… нравится мне…
Автобус преодолел наконец подъем и, набирая скорость, начал спускаться с вершины холма.
— О ком ты говоришь? Кто это тебе нравится? — с недоумением проговорил Волох, не отрывая глаз от двери. Автобус как раз сделал остановку, по-видимому у кирпичного завода, и, едва дверь отворилась, на ступеньках показался юноша в поношенном, хотя и довольно опрятном плаще, застегнутом на все пуговицы. Уселся он здесь же, возле входа, и это настораживало: от его взора не могло ускользнуть ни одно движение пассажиров. Заметив парня, спутница Волоха легко поднялась с сиденья, еще ниже надвинула на лицо капюшон, сделала шаг, другой — затем неслышно, будто кошка, метнулась к двери и, резко отведя в сторону створки, спрыгнула на землю.
Волох не успел даже заметить, не упала ли она, — парень в наглухо застегнутом плаще поднялся с места и, несмотря на то что автобус начал набирать скорость, стремительно выпрыгнул вслед за ней. Девушка смутным силуэтом темнела в предрассветном полумраке и, похоже, металась из стороны в сторону, не
зная, какое направление выбрать, — словно не убегала от преследователя, а играла в мяч. Неужели слабые отпрыски аристократов способны на такие решительные повороты? В мгновенье ока выпрыгнуть на ходу из автобуса и что есть духу бежать по глубокому снегу в изящных, на высоком каблуке, туфельках!Хотя бы догадалась их снять!
Кажется, преследователь не только гонится за нею, но и что-то кричит вслед, по-видимому требуя, чтоб остановилась.
Автобус проходил вдоль территории кирпичного завода и теперь резко сбавил скорость, осторожно петляя по дороге, вплотную к которой подступали ямы из-под глины и многочисленные насыпи, бугры, груды камней. А вон и печи, где раньше выжигали кирпич, погасшие, заброшенные и разрушенные. На каждом шагу валялись камни, груды разбитого кирпича — и здесь, и повсюду в городе. Бесполезные, никому не нужные в войну, они мешали и прохожим и машинам — попадали под ноги, крошились под колесами.
Этот тип, наверно, в конце концов догонит девушку. Но кто он такой? Кто ж еще, если не шпик… Станет ли у несчастной ума завести его подальше от явки, от дома, в котором они собирались вечером? Если слишком долго заманиваешь ищейку, в итоге можешь оказаться в том самом месте, от которого хочешь ее отвести!
Он снова прислонил лоб к стеклу, хотя ничего больше не видел, — дорога уже не петляла, смутные силуэты девушки и преследователя еще раз промелькнули на мгновение за последним поворотом и окончательно пропали. Показалось только, будто расстояние между жертвой и преследователем немного сократилось, однако сказать твердо он этого не мог.
Волох терялся в догадках, хотя и понимал: произошло что-то невероятное, необъяснимое! Как жаль, что они так скоро пропали из виду, слились с чисто заметенными снегом пустырями пригорода.
Как ему следовало поступить? Выйти из автобуса и каким-то чудом опередить шпика, добраться до дальней, глухой улочки и, если кто-либо из делегатов не успел покинуть дом, предупредить оставшихся? Но в этом случае куда больше шансов навести на след, нежели помочь товарищам, а если так, то нетрудно представить, к каким последствиям приведет его появление в опасном районе.
В машине по-прежнему было спокойно. Влюбленные давно сошли, запоздавший гуляка не без чьей-то помощи уселся на сиденье и, по-видимому, дремал — теперь его можно было не принимать в расчет. Когда ж Волох оглянулся на мужчину в плаще, того самого, с напряженно застывшей, глубоко засунутой в правый карман рукой, то встретил такой жесткий — в упор — взгляд, что у него поползли по спине мурашки. Он понял: вставать с места нельзя, ни в коем случае.
Взгляд человека, тяжелый, жесткий, наводил на мысль о том, что перед Волохом — необычная, непростая личность. Ничего более сказать о нем он не мог, но вместе с тем отлично понимал, что во время войны, тем более в условиях жестокой фашистской оккупации из каждых трех человек у двоих лежит на душе какая-то тайна… Однако все это было только смутной догадкой, хотя вместе с тем у него возникло почему-то ощущение, что человек может каким-то образом повлиять на его, Волоха, судьбу. Поэтому следовало как можно скорее сгинуть с глаз.
Подозрения не покинули Волоха даже тогда, когда он вышел из автобуса. Несколько остановок — до конечной — он был в машине один, затем долго еще шел пешком, пока не очутился наконец в своей хмурой, сырой келье.
Он бросился на дощатый помост, служивший ему кроватью, сразу же уснул, однако так же быстро проснулся: слишком уж будоражила мысль о том, что необходимо срочно разведать, как обстоят дела в конспиративном доме, где проходил или, точнее, должен был проходить инструктаж. Но как можно было это сделать? Если случилось что-то недоброе, теперь уже ничего не предпринять, разве что утопишь и себя, ответственного. Но самое существенное заключалось в том, что он, собственно, даже не знал точного адреса дома, так как привел его туда один из связных.