Лунная магия

— И я читала, — голос донесся из-под повязки, приглушенно, так как доктор, растерявшись, оставил ее на носу у больной.

— Вы, вы читали? — удивленно проговорил он, сдергивая повязку и впервые взглянув на больную как на человеческое существо.

— Да, — гордо сказала она. — И я настоящий пример.

Студенты смеялись, преподаватель — нет. Он стоял и смотрел на женщину, комкая в руках повязку.

— На что похоже то, что вы чувствуете? — спросил он.

— Это так, как будто ты спускаешься вниз на лифте.

Студенты снова засмеялись. Малькольм легко прикоснулся к парализованной руке.

— На вашем месте я бы не слишком много занимался этим, — сказал он.

Глаза доктора и больной встретились.

— Вы думаете, что в этом главная причина? — спросила она.

— Да, — был ответ. Студенты ничего не понимали.

— Спасибо, доктор, я запомню то, что вы сказали.

Когда занятие окончилось? и все разошлись, к Малькольму подошел студент, который вспомнил «Иллюзии бытия». Ни один студент прежде так не поступал, и он, пожилой человек, ощутил внезапный прилив какого-то тайного удовольствия.

— У вас были случаи астральной связи, сэр?

— Да, были, — ответил Малькольм. — А у вас?

— Да.

Они посмотрели друг на друга.

— С чем вы можете сравнить ваши ощущения? — спросил Малькольм.

— Они в точности, как она описала.

Вместе они повернулись и направились к двери, и тут Малькольм сделал то, чего не делал никогда прежде, — он положил руку на плечо товарища.

— Как вы начали заниматься этим? — спросил он.

— Это случилось, когда моя мать болела в последний раз. Тогда я был за границей, но я видел ее так же, как сейчас вижу вас, и тогда я последовал за ней до конца.

Его глаза остановились на галстуке Малькольма, но он не любил задавать вопросы.

— Нет, со мной все было иначе, — сказал Малькольм.

Он легонько хлопнул по плечу студента, давая тому понять, что он свободен.

— Напишите мне о Ваших опытах, — попросил он. — Я очень этим интересуюсь.

Проходя по широкому двору к воротам, он снова остро ощутил прилив удовольствия, вместе с чувством симпатии, даже какой-то интимности между собой и студентом, собой и больной. С ним никогда не происходило ничего подобного, и он чувствовал, что если что-то жаждущее в нем будет питаться, точно так же, как питалось у Лилит Ле Фэй, — точно так же, но на более низком уровне, он получит ощущение уюта и удовлетворения от жизни, в которой он до настоящего времени был чужаком, и его работа сразу же показалась ему очень полезной, а ведь этого никогда прежде не происходило.

Он обнаружил, что остановился у перехода станции метро, освещенный огнями дорожного движения. Рядом с ним притормозил спортивный автомобиль. Он оглянулся и увидел за рулем самого безответственного из двух своих ассистентов, которого он был вынужден постоянно заставлять работать. Парень смутился.

— Вас подвезти, сэр?

Это было неслыханным событием в истории госпиталя. Парень сам удивился, что не умер в тот самый момент, когда слова сорвались с его губ. А тем временем самый главный террорист госпиталя удобно устроился на одноместном сидении, и дорогу домой оживила дискуссия о сравнительных качествах различных моделей спортивных автомобилей, ведь, кажется, господин профессор размышляет о покупке чего-нибудь такого. Больше всего молодой человек был заинтригован тем, что пассажир попросил подбросить его к мосту Ламбет, вместо того чтобы прибыть к своему всем известному дому на Гросвенор Роуд. Он смотрел на то, как босс шел по мосту, как будто отсюда начинались его регулярные прогулки в Брайтон, и, будучи молодым и грубым, он предположил, что отсюда куда ближе к цели, чем он предполагал.

Малькольм шел так быстро, что казалось, он в своем стремлении опережал тело. Он был как голодный человек в поисках пищи. Он не знал точно, что он получил от Лилит, но это было что-то, что насытило всю его натуру. Когда он вернулся от нее, он был удовлетворен, переполнен, готов с интересом заниматься своей работой; он радостно вспоминал ее, и считал, что именно она изменила устои его жизни; но через несколько часов ему страстно захотелось ее присутствия, и сейчас, когда прошло двадцать четыре часа, он чувствовал, как будто его к ней доставили, подцепив на крюк за какие-то внутренности. Это была абсолютная радость, но когда тянули так сильно, становилось больно.

Он быстро спустился по дороге, которая теперь была ему так хорошо знакома, и, свернув за угол, увидел освещенный фасад церкви, на который он так часто смотрел с другого берега реки, через воду. Сейчас он точно знал, что его здесь ждут, и на какое-то мгновение ему показалось, что это просто сон, который никогда не станет явью.

Он миновал маленькие чопорные домики с их выбеленными крылечками и кружевными занавесками. Казалось, они принадлежат другому миру, другой эпохе. Это был мир, в котором он жил, пока не встретил женщину своей мечты, женщину из сна; мир, в котором он был прикованным рабом без всякой надежды или отсрочки. Но сейчас все это осталось позади; он больше не принадлежит тому миру; его оковы сорваны. Как — он сам этого не знал. Это случилось даже не из-за смерти жены, это было бы слишком просто. Как сказала Лилит, это событие ничего внутренне не изменило. Перемена произошла с ним еще до того, как она умерла, а смерть сама без труда проникла в отверстие, которое вело в полностью разрушенное тело. Но еще большему предстояло произойти. Он изменялся все сильнее и сильнее, когда оказывался там, где желала его видеть Лилит Ле Фэй, и он принимал эти изменения с такой же уверенностью, как и утверждение, что солнце поднимается по утрам.

Перед ним, возвышаясь над маленькими оштукатуренными виллами, стояла церковь с готическим фасадом, а из ее западного окна тускло лился призрачный свет. Он знал, что его с нетерпением ожидают в этом теплом рассеянном свете и яркий огонь, и громадное кресло с мягкой спинкой. И ему предстоит разговор о глубоких и странных вещах, которые будят фантазию, волнуют кровь и вызывают в воображении различные картины. Там будет запах ладана, богатое убранство и мерцание шелковых драпировок среди теней; а под ногами будут тонкие и мягкие ковры и богатый темный паркет, сияющий, словно водная гладь. Повсюду вокруг книги; странные книги, редкие книги; книги, о существовании которых большинство людей даже не подозревает, и рисунки, которые открывают путь в иной мир, мир сна.

И она — та, к которой он пришел, та, кто знает все, что ему нужно. Она никогда не предложит ему еду, пока он немного не отдохнет. Там будет чай, теплый и ароматный, и сигарета, и приятный бессвязный разговор в тепле ее присутствия; и покров усталости соскользнет с него, оживление вернется, он почувствует голод и приступит к своему ужину.

Потом будет ужин, все будет готово и не будет никакой суеты; пища будет простой, но для ее приготовления требуется настоящее искусство. Он, который никогда в жизни не придавал значения еде, питаясь в основном сэндвичами, понял неожиданно тот простой факт, что еда — это тоже одно из искусств, и во время еды необходимо музыкальное сопровождение. Его суровый темперамент вначале было воспротивился против этого; но однажды испытав это наслаждение, он с радостью принял его.

Он знал, что впереди многие часы абсолютного счастья; но знал также, что однажды каким-то образом все это закончится, но не знал, когда и как.

Он срезал угол на повороте дороги и оказался под низкой аркой перед тяжелой окованной ржавеющим железом дверью. Лилит никогда не позволяла очищать дверь, поэтому и дверь, и весь фасад были покрыты налетом лондонской грязи, которая, казалось, защищала место от посторонних глаз. Снаружи этот уголок города оставался незаметным для посторонних. Через минуту эта дверь откроется в другой мир. Он взял тяжелый молоток и три раза ударил в дверь, знак, которым он всегда извещал о своем приходе. Потом он повернулся и посмотрел в ту сторону, откуда пришел; он увидел в воде мглистое отражение своего собственного дома на другом берегу реки. Он ждал и гадал, кто же откроет ему дверь, Лилит или Митъярд.

Дверь открыли даже быстрее, чем он ожидал, и маленький, похожий на гнома человек с оттопыренными ушами приветствовал его. Он был разочарован. Ему нравилось, когда дверь открывала Лилит, но, с другой стороны, ему нравилось видеть ее, высокую, стройную и прекрасную, стоящей у камина, когда он шел к ней по длинному ряду превосходных комнат. Возможно, ценность встречи у двери и прогулки с ней по комнатам компенсировалась тем, что когда она у камина ждала его, а он двигался ей навстречу, атмосфера ее присутствия ощущалась все сильнее и сильнее по мере того, как он приближался к ней.