Лунная миля

Глава 8

В моем сне Аманде Маккриди было десять, может, одиннадцать лет.

Она сидела на крыльце желтого бунгало с каменными ступеньками, у ног ее храпел белый бульдог. Из газона между тротуаром и улицей возносились ввысь древние деревья. Мы были где-то на юге, возможно в Чарльстоне. С ветвей свисали гирлянды бородатого мха, а у дома была крытая жестью крыша.

За Амандой сидели в плетеных креслах Джек и Триша Дойл, на столике между ними стояла шахматная доска. Они совсем не состарились и выглядели в точности такими, какими я их помнил.

Я подошел к ним, и собака подняла голову, оглядев меня, одетого в форму почтовой службы, своими темными, печальными глазами. На левом ухе у нее было пятно, такое же черное, как нос. Она облизнулась и завалилась на спину.

Джек и Триша Дойл оторвались от шахматной партии и уставились на меня.

— Я просто почту доставляю, — сказал я. — Я просто почтальон.

Они продолжали смотреть на меня. Молча.

Я передал Аманде почту и застыл, ожидая чаевых.

Она просмотрела конверты, по одному отбрасывая в сторону. Они приземлялись в кустах, тут же намокая и желтея. Аманда взглянула на меня, и руки ее были пусты.

— Ты не принес нам ничего нужного.

Наутро я еле-еле смог оторвать голову от подушки. Когда мне это наконец удалось, в районе левого виска что-то хрустнуло. Скулы ныли, весь череп пульсировал. Пока я спал, кто-то щедро присыпал мой мозг смесью красного перца и толченого стекла.

Мало того, каждая моя конечность, каждый сустав протестовали, когда я встал, а потом снова сел на кровати, тяжко вдохнув. Стоять под душем было мукой — струи воды больно били по всему телу. Кожу саднило от мыла. Когда я мыл голову и случайно надавил на левую сторону черепа, то от внезапной адской боли чуть не рухнул на колени.

Выбравшись из душа, я посмотрелся в зеркало. Верхняя левая часть лица, включая полглаза, напоминала фиолетового цвета мрамор. Единственным исключением были черные швы. В волосах проглядывала седина; со времени последней проверки она добралась и до груди. Я осторожно причесался, затем повернулся и потянулся за бритвой. Колено взвыло от боли. Я ж и не двигался почти, только слегка перенес вес на другую ногу, но ощущение было такое, будто я со всей дури вмазал себе по колену молотком.

Старость, мать ее. Ни фига не радость.

Когда я зашел на кухню, мои жена и дочка синхронно взвизгнули, уставившись на меня широко раскрытыми глазами. Настолько синхронно, что я сразу понял — они заранее это спланировали. Я показал им большой палец и налил себе кофе. Они обменялись рукопожатиями, затем Энджи снова развернула газету и сказала:

— Что-то эта сумка для ноута удивительно похожа на ту, что я подарила тебе на Рождество.

Я набросил ее на спинку стула, сел за стол.

— Это она и есть.

— И содержимое? — Она перелистнула страницу «Бостон геральд».

— Полностью возвращено законным владельцам, — сказал я.

Она подняла брови, благодарно кивнула. Благодарно и — может, самую малость — с завистью. Взглянула на нашу дочь, погруженную в изучение узора на клеенке.

— А как насчет, э-э-э, потерь среди мирного населения?

— Ну, одному джентльмену в ближайшее время придется воздержаться от бега в мешках. Или, — я отхлебнул кофе, — от ходьбы вообще.

— И он оказался в такой ситуации потому, что?..

— Бубба решил ускорить процесс.

Услышав это имя, Габриэлла подняла голову.

Улыбка у нее была точно такая же, как у ее матери, — широкая, и теплая, и согревающая тебя целиком, без остатка.

— Дядя Бубба? — спросила она. — Ты встречался с дядей Буббой?

— Ага. Он велел передать привет тебе и Мистеру Лубблу.

— Ой, пойду ему расскажу! — Она спрыгнула со стула, выскочила из комнаты, и мы услышали, как она роется в своих игрушках, разбросанных по спальне.

Мистер Луббл — это плюшевое животное размером больше Габби. Подарок от Буббы на второй ее день рождения. По нашим прикидкам, Мистер Луббл был кем-то вроде помеси шимпанзе с орангутангом, хотя вполне возможно, он представлял совершенно иную, неизвестную нам ветвь эволюции. По какой-то причине одет он был в ядовито-зеленый фрак с желтым галстуком и обут в такого же цвета кроссовки. Габби нарекла его Мистером Лубблом, хотя почему, мы так и не смогли понять. Единственное предположение — она пыталась сказать «Бубба», но в два года у нее получалось только «Луббл».

— Мистер Луббл, — позвала она. — Где ты спрятался?

Энджи опустила газету, накрыла мою руку своей. Ее немного шокировало, как я выглядел сегодня, поскольку вчера, вернувшись из больницы, я смотрелся получше.

— Стоит нам беспокоиться насчет ответных мер?

Разумный вопрос. Каждый раз, совершая насильственный акт, следует предполагать, что на него последует не менее насильственный ответ. Навредишь кому-нибудь, и, скорее всего, они попытаются навредить тебе.

— Вряд ли, — сказал я и подумал, что все действительно так и есть. — Приди я один, они бы захотели отомстить, но с Буббой связываться не станут. К тому же я не взял у них ничего, кроме того, что принадлежит мне же.

— Ну, по их мнению, тебе оно уже не принадлежало.

— Это да.

Мы посмотрели друг на друга.

— Есть у меня небольшая такая, симпатичная «беретта», — сказала она. — Четко в карман влезает.

— Давненько ты из нее не стреляла.

Она покачала головой:

— Я иногда на пару часов ухожу, потому что «маме надо отдохнуть», так?

— Ну да.

— Вот я и отправляюсь прямиком во Фрипорт, на стрельбище.

Я улыбнулся:

— Правда, что ли?

— Еще как. — Она улыбнулась в ответ. — Некоторые девушки расслабляются, занимаясь йогой, а я предпочитаю опустошить обойму-другую.

— Ну, в нашей семье ты всегда стреляла лучше.

— Лучше? — Она снова раскрыла газету.