Лунная радуга. Этажи(Повести)
Шрифт:
Это было уже интересно.
— Почему он так сделал?
— Я хотел спросить об этом тебя. — Андрей смотрел на меня не моргая. — О нашем разговоре в кузове машины ты сказал ему?
— Я ничего не говорил. Но мое отношение к Стасу изменилось. И он, конечно, заметил это.
— Заметил, — согласился Андрей.
— Ты должен был потолковать с ним.
— Толковать трудно, если он этого не хочет. Он изрек, что я стал слишком болтлив и ему это не нравится.
— На него похоже.
— Стас твой друг. И я хочу, чтобы ты знал, какой он на самом деле.
— Я знаю.
Когда
Через час я звонил у входа в квартиру Стаса. Галстук-бабочка, черный и узенький, — первое, что бросилось мне в глаза, когда Стас открыл дверь. Он, несомненно, ждал кого-то другого, потому что улыбка, мягкая и несколько снисходительная, вдруг покинула его лицо и выражение досады, недовольства на секунду тронуло уголки губ, брови дернулись к переносице. Но все это продолжалось короткое мгновение. И вот уже на лице его заученное радушие.
Боцман Шипка, не покидай меня!
— Что стряслось, старик?
Ломтики лимона лежали на тонкой фарфоровой тарелке с изогнутыми, как лепестки цветка, краями. Стол был накрыт для двух человек. И потому, что среди закусок и сладостей темнели фиалки, редкость в зимнюю пору, можно было догадаться, Стас ожидает женщину.
— Я вломился не вовремя.
— Похоже, что так, — признался Стас.
— У тебя плохое настроение.
— У меня никогда не бывает плохого настроения.
— Деловой ты человек.
— Что хочешь этим сказать?
— Хочу спросить, кто просил тебя писать письмо матери Андрея?
— Ты.
— Слушай. Не смешно… Я просто удивляюсь.
— В конце концов способность удивляться дарована нам детством. А то были неплохие годы. Правда?
Я молчал.
— Не думай, что я перед тобой оправдываюсь. Но я все объясню. У тебя действительно имелись основания быть недовольным мною.
— Я не высказывал их.
— Правильно. У меня много недостатков, но я сообразительный. Я понимаю. Было бы очень нехорошо калечить судьбу Андрея. И я решил исправить ошибку, допущенную три месяца назад. Он из хорошей семьи. Единственный, любимый сын. Мне кажется, карьера грузчика-шабашника не для него. Ты согласен?
— В этом есть логика. Но не вся правда…
В передней задребезжал звонок. Дверь, видимо, отворили соседи. А потом постучали к Стасу.
— Войдите, — выдавил Стас.
Скрипнула дверь. На пороге стояла Валя. Модная, раскрасневшаяся… С очень серьезным взглядом.
Стас подошел к ней, чтобы помочь снять пальто.
Все стало ясно.
— Трепло, — сказал я. — Выпутывался, как мелкий жулик. Не мог объяснить по-мужски.
Стас побледнел:
— Все-таки флот сделал из тебя грубияна.
— Флот не институт благородных девиц. И боцман Шипка всегда имел о подлости определенное мнение.
— Что дальше? — глухо спросил Стас.
— Дальше… Пусть и она знает, какой ты есть… Наш общий знакомый Стас — образцовый директор магазина… Правда, он берет деньги у своих грузчиков и продавцов, но все же печется об их будущем. И если нужно отбить у кого-нибудь невесту, пишет письмо матери жениха…
И т. д. и т. п.
Нет. Я не чувствовал себя героем.
Я скорее походил на человека, увязшего в болоте или висящего на краю пропасти и орущего во весь голос в надежде, что кто-то услышит его и протянет руку.Но и Стас вел себя не лучше. Видно, он давно не был в такой переделке и теперь просто опупел:
— Ты хочешь мне зла. Позоришь меня. Клевещешь… И все из мести. Валя, он влюблен в мою сестру. И готов лизать ей пятки. Но я-то тут при чем? Я не могу ей помешать спать с другими!
Пятки, конечно, ерунда. Это так, ради красного словца. Но последняя фраза. Ему не нужно было говорить эту фразу. Не нужно. И тогда он бы не упал на спину и не задел бы плечом стол, хрупкие ножки которого не выдержали толчка…
— Вам не надо здесь оставаться, Валя. Не надо. Пошли!
— Нет, нет. Вы не правы, — запротестовала она. — Это я просила написать письмо матери Андрея. Я просила…
Хорошо, что сбегать по лестнице можно почти без усилий. Вот только двери в чужих подъездах хлопают отвратительно громко.
Боцман Шипка… Прошу тебя, дай мне три наряда вне очереди.
Глава девятая
ДВА МАТРОСА — КОМАНДА
Белое облако, большое и сердитое, наползало на солнце. И уже через две-три секунды я видел тусклый желтый круг да клинья лучей, торчащие над недостроенными домами. Домов было много. Они закатывались за горизонт. И еще дальше… Слева теснились низкие домики поселка. Он доживал последние дни. Бульдозер, тяжело развернувшись, врезался в угол крайней хаты. Она с треском рухнула…
Я смотрел в окно восьмого этажа.
Внизу лежал двор. Белый и грязный, с лужами и красными проталинами кирпичей. Внизу шла девушка. Она ступала неуверенно. И часто озиралась по сторонам. Я не мог разглядеть ее лица. Только волосы, яркие, как солнце.
Монтажники рыли траншею. Девушка остановилась возле них и что-то спросила. Один из монтажников показал лопатой прямо на меня.
Крановщик включил мотор. Крюк, повизгивая, двинулся вниз. Девушка запрокинула голову. Мне хотелось быть там, на крюку. В секунду очутиться возле нее.
Василий удивленно посмотрел на меня:
— Знакомая?
— Очень даже…
— Ничего себе. Арматура в порядке, — сказал Василий.
Поправив кепку, я пошел на лестницу…
Она стояла на другом конце лужи. Я не стал обходить лужу. Ступал по воде и смотрел на Аллу. Она улыбнулась. Это была прежняя улыбка — милая и немножко задорная.
Какое-то время мы меряли друг друга взглядом. Потом Алла — у нее был отдохнувший, холеный вид — сказала:
— Думала побродить с тобой, а теперь надо сушить носки.
Я взял ее под руку, и мы пошли к дороге.
— Как ты живешь? — спросила она.
— Я живу хорошо. У меня своя комната. Есть где принимать гостей.
По пути зашли к Шурочке в буфет. Я пропустил Аллу вперед. И Шурочка растопырила ротик от удивления. Я не сомневался, завтра об Алле будет знать весь городок.
— Шурочка, мне нужна бутылка вина. Самого лучшего. И вон те конфеты…
Когда вышли из буфета, она спросила:
— Зачем вино?
— Какая наивность! Может, я хочу соблазнить тебя…