Лунная радуга. Этажи(Повести)
Шрифт:
— Деньги, брат, зарабатывать надо…
Мимо прошла девушка. Та, что стояла у расписания поездов дальнего следования. Девушка опять посмотрела на Андрея.
— Ладно, — протянул старшина. — Пойдем к нам в дежурку, начальству доложим… Выход из любого положения сыскать можно.
Они пришли в дежурку. В накуренной комнате сидел милиционер в чине младшего сержанта. Не имело смысла подозревать в нем начальство.
— Где лей? — спросил старшина.
— Куда-то вышел, — ответил младший сержант и, кивая на Андрея, равнодушно спросил: — Карманник?
— Да нет, — покачал головой старшина. — Студент… Или как там…
— А, — понимающе протянул младший сержант. — Издалека?
— Из Армавира, — ответил старшина.
Андрей смотрел на старый стол, ничем не покрытый, облупленный и покорябанный. От табачного дыма почувствовал тошноту.
— Кто ж без гроша в такую даль едет? — спросил младший сержант.
Старшина пожал плечами и сказал Андрею:
— Посиди тут. Мне идти надо. Лейтенант вернется, он доложит.
Старшина кивнул на младшего сержанта.
— На студента, значит, — не то спросил, не то подумал вслух младший сержант. — Книжечки изучать…
Младший сержант внезапно икнул и, словно раздраженный этим, запальчиво продолжал:
— Ты станешь студентом, я стану студентом, старшина Мурзилкин, что тебя привел, тоже станет студентом… А материальные ценности кто будет производить? Ты об этом подумал?
— Нет, — сознался Андрей.
— У меня брат. На тебя похож… Тоже очки носит… Кричит: одиннадцатилетку кончать буду! Зачем? Придумали одиннадцать годов протирать штаны на парте. Говорят, отменят это скоро.
— Вы десятилетку кончали?
— Пять классов.
— Маловато, — стеснительно заметил Андрей.
— Нисколько… Природный ум заполняет пробелы образования.
Телефонный звонок прервал младшего сержанта. Он поднял трубку.
— Да. Так точно… Иду.
Он поднялся.
— Слушай, обожди в зале, — сказал он Андрею. — Мне нужно запереть помещение.
В зале ожидания было шумно, как на армавирском базаре. Андрей вышел на улицу. Прямо перед ним оказалась та самая девушка, которую он видел у расписания поездов дальнего следования.
— Отпустили? — спросила она спокойно, как старая знакомая.
— Запросто, — ответил он. А что говорить дальше, не знал, поэтому спросил:
— Как вас зовут?
— Алла.
— А я Андрей.
— Ну и что? — усмехнулась девушка.
Андрей пожал плечами. Он повернулся и пошел прочь. Но она спросила:
— Вам не дали денег?
— С чего вы взяли? — смутился Андрей. — Почему мне должны давать деньги, да еще в милиции?
— Вы спросили. Я слышала.
— Нет…. Это совсем не так… — смутился Андрей. — Я хочу заработать денег… Вот, своими руками.
— Что вы умеете?
— Ничего.
— А поднимать тяжести вы умеете?
— Думаю, что сумею…
Алла опять усмехнулась. Она прошла мимо Андрея, коротко бросив:
— Пойдем.
В девушке было столько же власти, сколько и в маме. А маму он привык слушаться. Они прошли квартал молча. Потом он на всякий случай спросил:
— Куда мы идем?
— В кафе.
— У меня нет денег, — остановился Андрей.
— Я знаю, — равнодушно ответила Алла.
Она привела его в молочное кафе. Там за порцией сосисок и кефира Андрей рассказал ей свою одиссею.
— Поедем к моему брату, — сказала Алла. — Он поможет вам с работой.
— А кто ваш брат? — спросил Андрей, подозрительно косясь на Аллу. Теперь он был сыт,
и к нему вернулось благоразумие. Вспомнились армавирские рассказы о коварных женщинах, расставляющих сети легкомысленным провинциалам.— Мой брат — разбойник с большой дороги, — обиделась Алла. — Он грабит в Подрезково и на Сходне. А из таких щенков, как вы, варит колесную мазь.
Одарив Андрея презрительным взглядом, она поднялась, громко двинула стул и вышла из кафе.
Он обомлел. Это было страшнее, чем на экзаменах. Алла заказала на два рубля. А кто будет расплачиваться? Аферистка. Пообедала и смылась.
Давясь, Андрей проглотил сырники. Белый передник официантки замаячил над столиком. Она собрала тарелки, вырвала из записной книжки листок со счетом и, положив его перед Андреем, сказала:
— Рубль девяносто шесть…
— Принесите еще бутылку кефира и пирожок.
Андрей не узнал своего голоса — он был хриплым и сдавленным. Официантке было все равно. Она молча приняла заказ и ушла. Андрей вынул из кармана авторучку. Написал на обратной стороне листка: «Деньги я верну. А пока возьмите авторучку. Она стоит больше».
Он просунул бумажку под защелку авторучки. Положил. И хотел подняться. Как вдруг услышал за спиной шаги. Официантка. Андрей ощутил тошноватый приступ испуга и, словно страус, прячущий голову под крыло, накрыл авторучку ладонью. Заскрипел сдвинутый с места стул. Андрей повернулся. За стул держалась Алла. Она села. Весь гнев на нее прошел. Андрей почувствовал великое облегчение.
— Вы обиделись?
— Я не обиделась, — сказала Алла. — Я вспомнила, что мне нужно позвонить по телефону.
Когда вышли из кафе, солнца уже не было. Накрапывал дождик.
— Слушайте, — предупредила Алла. — Только вы не подумайте, что я от вас без ума.
— А я и не думаю. Мне сейчас не до этого… — простодушно ответил Андрей.
Они сели в троллейбус и поехали к Стасу.
Все это рассказал мне Андрей Чивиков в кузове машины, когда мы везли гарнитур «жилая комната» в Медведково. Нас подрядил суетливый мужчина за пятьдесят рублей, с тем чтобы мы не только подняли мебель на пятый этаж, но и собрали ее.
Чивиков рассказал и еще что-то о Стасе. Но мне не хотелось бы писать об этом сейчас, когда я сам не во всем разобрался…
Признаюсь, что с того дня я всячески избегал встреч со своим другом. Благо предлогов для этого было достаточно: квартирные хлопоты, устройство на работу…
Глава четвертая
ПЕРВЫЕ ШАГИ
На корабле, особенно в канун демобилизации, я часто размышлял о своей будущей гражданской жизни. И очень многое в моих размышлениях носило расплывчатый, а порою просто зыбкий характер. Смерть матери застала меня в походе. Когда мы вернулись в порт, телеграмма из Москвы уже седьмые сутки лежала в штабе, и было ясно, что хлопотать об отпуске нет смысла. Письма от Еремея приходили сумбурные. И Елена Николаевна и он, видимо, здорово намучились, потому что последние три месяца мать вообще не поднималась с постели. А им никак не удавалось найти постоянную сиделку. И они дежурили возле матери по очереди. Спасибо, что рабочий день у Елены Николаевны — она преподавала в Институте кинематографии историю кино — был не нормирован. Но трудностей хватало.