Лунное танго

Какое счастье, господи, найти хоть кого-то!

Пусть даже собаку. Это уже много.

А теперь о Толике. Так. Так. Нет, я все-таки это напишу.

Неужели он в меня… влюбился?!

«Не верю!» – как говорил Станиславский, кусая соседей. Зачем я ему? Почему он не бросил меня в тот первый вечер, после катка? Ему же не обломилось…

Не понимаю.

Ну а я? Влюбилась в Толика? Хоть немножко?

Нет, конечно, глупости.

А что тогда?

Ну-у-у… ничего.

Тогда почему ты с ним?

Ну-у… с ним забавно.

А он тебе нравится?

Да, нравится.

Так, значишь, влюбилась?

Нет, мы просто дружим.

А если честно?

Ну… не знаю. Может, чуть-чуть. Самую капельку.

Толик, конечно, симпатичный. Мне с ним интересно… Наверно, потому, что у меня еще никогда не было своего парня. Конечно, я дружила с Егором. Но это совершенно точно дружба была, без всякого такого, а тут все наперекосяк, фиговина с морковиной.

Мне кажется, я про Толика совсем не думаю – в смысле, о его желаниях, о том, что он тоже есть… А просто мне хочется, чтобы у меня был парень. Боже, никогда, никогда у меня не было своего парня!

Но вот любовь ли это?

Вряд ли.

Если подумать, мне с Толиком ни жарко ни холодно. Да, я радуюсь, когда он звонит, когда мы встречаемся, но тут же забываю о нем после прогулки…

(Э-э, подруга, а почему ты тогда целый вечер о нем тут пишешь??)

Совсем запуталась. Столько вопросов в голове, а ответов – ноль.

Особенно когда о любви.

Вот моя тетушка. Она меня любит? Ну… по-своему. Как папа с мамой. Она любит какую-то придуманную девочку. Вечно у этой девочки проблемы: «Закрути шарф, не бегай по лестнице, убьешься, кушай больше, вон какая худенькая!»

Можно всю жизнь закручивать шарф, никогда не бегать и кушать, пока не лопнешь. Только зачем все это? Чтоб тетушке угодить? Разве жизнь ради этого? Кушай больше… А что дальше? Кушай больше, и станешь толстым уродливым бегемотом?

Хотя тетя меня любит, конечно… это она так заботится. По привычке всех взрослых – совсем не замечая меня.

Ладно, немножко времени я уже убила, на сегодня хватит. Обещаю, что на следующей неделе займусь чем-нибудь полезным. Надо снова начать английский учить, что ли, я же ни бум-бум. Вдруг когда-нибудь поеду путешествовать, как Егор… когда-нибудь в настоящей жизни. Так и не получилось у меня начать настоящую жизнь, все равно откладываю.

А Толик, в конце концов, сам большой мальчик. Хочется ему со мной дружить – пусть, я ему ничего не обещала.

Мне ведь уже скоро исполнится шестнадцать лет. Говорят, молодость – самое лучшее время в жизни, самое счастливое… Не знаю. Кто это говорит? Был ли он сам счастлив в молодости хотя бы пару часов?

* * *

– Девушка, девушка-а!

Она задрала голову – и тут же – щелк! щелк! – с крыши невысокого дровяного сарайчика в нее уперся черный объектив.

– Отличный кадр.

На крыше возвышался незнакомый парень с фотоаппаратом, в красном пуховике, в смешной яркой финской вязаной шапке с длинными ушами. Она нахмурилась – просто от неожиданности, – а он подмигнул:

– Сверху совсем другой вид. Чего-то как раз не хватало, изюминки в пейзаже, а то все снег и снег, сугробы и сугробы. А тут ты. И волосы красиво рассыпались.

Динка пожала плечами.

Что такого красивого в ее волосах? Обычные, темные, с чуть заметным рыжим оттенком. Торчат небось сзади из-под ушанки, как веник. Она давно хотела покрасить их в какой-нибудь яркий цвет. В красный. Или зеленый, перьями. Только лень.

Парень хотел сказать что-то еще, но тут рядом, во дворе, гавкнула собака, он повернулся на звук, что-то разглядел с высоты, легко перепрыгнул с крыши на крышу – и исчез.

Динка потопталась с минуту, пошла дальше. Насыпала Будке корма, посвистела, но та где-то шлялась, не вышла.

Всю дорогу к магазину этот папарацци в смешной шапке не выходил у нее из головы. И на обратном пути тоже. Странный парень. Симпатичный, сероглазый. И улыбка такая… интригующая. И высокий. Хотя, может, ей только показалось, что высокий – он же на крыше стоял. И как ловко, зараза, прыгнул.

Интересно, как она на фото? Чего телефон не спросила? Попросила бы фотку на мыло кинуть, заодно и познакомились бы. Может, он тоже во второй школе учится. А почему нет? Вот пойдет она на днях в новую школу, прямо в коридоре столкнется с этим прытким сероглазым товарищем и спросит…

– Ой!

Пока она мечтала, ноги сами собой несли ее через лес, по знакомой дорожке, к дому. А стоило вернуться к реальности и поднять голову – нате вам пожалуйста! – этот самый товарищ с фотоаппаратом замаячил впереди, метрах в пятидесяти. Подходи и знакомься, хоть десять раз подряд.

Но Динка не торопилась. Легко представлять, как она небрежно кивнет ему: «Привет! Как моя фотка? Может, кинешь на мыло?»

И очень трудно догнать его здесь, на тропе, и сказать… что? Тот самый «привет»? Так виделись уже. «Как тебя зовут?» Глупо. «Давай фотку?» Неловко как-то…

Она нарочно замедлила шаг, давая ему уйти вперед, пока он не обернулся. Ну ее, эту фотку. Не очень-то и хотелось.

Незнакомец свернул к сарайчикам, остановился, поднял фотоаппарат. Динка поняла, что он снимает низкое солнце, выглядывающее из-за крыш, тоже остановилась, не решаясь его догонять.

И тут на тропу выскочила Будка.

Динка давно поняла, почему Будка вечно голодная и тощая – стоило только пройти по следам да определить, что у нее логово под сарайкой. Будка прятала под дровяником щенков. Динке иногда казалось, что она слышит писк и возню. Но залезть под сарай она не могла, а Будка щенков никогда не выводила.

Но сейчас! Сейчас по сугробам переваливался толстенький щен с черной мордочкой в рыже-серых подпалинах. Он то и дело проваливался в снег, но жизнерадостно выпрыгивал снова и снова.

Парень нацелился на него. Будка остановилась и вздыбила шерсть.

Щелк! Щелк! Щелк!

Щенок уселся на тропу и с интересом склонил мордочку набок. Будка предупреждающе зарычала. Она не понимала, почему человек ведет себя так странно. Парень, не обращая на нее внимания, шагнул к щенку поближе и снова вскинул фотоаппарат…

– Осторожно! – крикнула Динка, да поздно.

Будка решила, что странный человек с черной щелкающей коробкой в руке покушается на ее чадо. Конечно, а на какое еще сокровище?