Лунный череп
Шрифт:
Если я нажму на спусковой крючок, твои мозги разлетятся на сотню метров вокруг, и никакой значок тебе не поможет.
– Может и так. Но в ту же секунду, когда ты выстрелишь, выстрелю и я. И моя пуля попадёт тебе в живот. Если ты надеешься добраться до Волчьей Бухты с раной в животе, то ты ещё больший кретин, чем я думал. Ты истечёшь кровью за считанные минуты.
– А может оно того стоит?
Лонгтри вскинул брови и медленно поднялся.
– Может. Но даже если ты выживешь, всю оставшуюся жизнь за тобой будут охотиться. Убийство федерального
Ганц молчал.
Ствол его карабина был по-прежнему направлен в голову Лонгтри. Он облизал губы.
– Если собираешься стрелять - стреляй!
– прокричал ему в лицо Лонгтри.
– Спусти курок, парень! Стреляй, чёрт тебя дери, стреляй!
Ганц заколебался, и, в конце концов, опустил карабин и усмехнулся.
– А я и не говорил, что собирался.
Лонгтри сделал вид, что собирается засунуть свой револьвер в кобуру, но в последний момент замахнулся и врезал Ганцу по лицу рукоятью.
Ганц с криком упал на землю; из раны на щеке текла кровь.
Лонгтри выхватил у мужчины карабин и пнул по рёбрам.
– За такое я могу тебя снова упечь за решётку, Ганц, - Лонгтри вытряхнул патроны из ствола и отбросил карабин в кусты.
– Сделай так ещё раз, и я не ограничусь одним ударом.
Ганц сел, постанывая и прижимая дрожащую руку к ране.
– Сукин ты сын, - выдохнул он.
– Зачем это было делать?
Лонгтри проигнорировал вопрос и закурил.
– Зачем ты здесь?
– Охочусь за зверем, чтобы получить награду за его голову.
Лонгтри сплюнул в грязь рядом с Ганцем.
– Всё, что тебя ждёт, это твоя собственная смерть, слышишь? Если ты не дурак, то уберёшься отсюда.
– Закон не запрещает охотиться на опасное животное, -
пробормотал Ганц.
– Охотиться - нет, а вот угрожать жизни федеральному маршалу - вполне.
– Я не собирался...
– Держись подальше от меня, Ганц. Если ты ещё раз перейдёшь мне дорогу, то станешь мертвее, чем выделанная шкура оленя.
Ганц кивнул.
Лонгтри отвязал от дерева своего чёрного коня и запрыгнул в седло, отправляясь дальше.
Он понимал, что это не конец. Далеко не конец.
На нём висит зверь-убийца.
И шериф - вспыльчивый пьяница.
А теперь ещё и Ганц.
Кто-то точно умрёт, пока он разберётся с этим бардаком.
– 26-
– Прикройся, Нелл, - произнёс шериф Лаутерс.
Он не смотрел, как она одевается - любая женщина заслуживала от него уважительного отношения, даже проститутка.
– И вы тоже, преподобный. Меня начинает подташнивать, когда вижу вас голым.
Клауссен был не просто смущён.
Он был в ужасе.
На некогда багровом лице не осталось ни кровинки.
Его самоуверенность и напыщенность рассыпались пеплом.
Сейчас перед Лаутерсом сидел сломленный, побеждённый человек, чьи грязные маленькие тайны были разоблачены - да ещё и
человеком, которого он больше всего презирал.– Шериф..., - начала Нелл.
– Уходи отсюда, девочка. Я не хочу ловить тебя за то, что ты снова промышляешь в молитвенном доме. Поняла?
Она кивнула.
Её голубые глаза были полны слёз, словно её застал её собственный отец.
– Забудь о том, что здесь сегодня случилось, - давал ей указания Лаутерс.
– Забудь, что видела меня, забудь о преподобном. Ничего не произошло. Ясно?
Девушка кивнула и всхлипнула.
– А теперь ты, мерзавец!
Нелл бросилась по лестнице вниз, не оборачиваясь.
Лаутерс знал, что она никому не расскажет о случившемся. Никогда.
Ведь если расскажет - у неё будут крупные неприятности.
Клауссен сидел на кровати и смотрел на свои пальцы.
Они тряслись. Как и сам преподобный.
Лаутерс смотрел на него несколько мгновений, не потрудившись скрыть отвращение на лице.
Он снял свою дублёнку и повесил её на дверь.
– Господи, - хныкал Клауссен.
– Господи...
– Заткнись, - резко произнёс Лаутерс.
– Ты отдалился от своего бога, преподобный. А если предположить, что произошедшее сегодня случилось уже не в первый раз, то я бы сказал, что вы с богом отдалились друг от друга уже давно.
Клауссен больше ничего не сказал; он сидел, плакал и трясся.
– Господи Иисусе, - пробормотал Лаутерс.
Он вытащил из кармана кисет с табаком и заложил щепотку между щекой и десной.
Затем он снял значок, протёр его и положил на тумбочку у кровати.
– Теперь я больше не слуга закона, как и ты больше не слуга божий, - произнёс Лаутерс.
– Шериф, я...
– Заткнись, - ответил Лаутерс.
– И как долго ты обманывал своих добрых прихожан?
– Недолго, клянусь. Грех победил меня...
– Ты кусок дерьма, - рявкнул Лаутерс, схватил преподобного за отворот рубашки и швырнул на пол.
Клауссен попытался подняться на ноги, по Лаутерс пнул его в голень.
– Пока ты был ещё божьим человеком, - начал Лаутерс, - я натерпелся от тебя всякого дерьма. Но не мог же я ударить человека в рясе, так? зато сейчас, когда ты такой же грешник, как и я... Что меня остановит?
Он схватил Клауссена за локоть и рывком поднял на ноги.
Они оказались друг напротив друга.
Лаутерс плюнул преподобному в лицо, но тот только вздрогнул.
– Грешник, - прошипел Лаутерс, впечатывая преподобному кулак в живот.
Клауссен согнулся, резко выдохнув.
Лаутерс схватил его за ухо и потянул назад, к себе, и ударил преподобного в лицо огромным кулаком.
Клауссен споткнулся о стул и упал; из его сломанного носа струилась кровь.
Прежде чем он смог подняться или хотя бы прийти в себя, Лаутерс уже навис над ним.
Он схватил преподобного за рубашку и ударил его в лицо коленом.
Клауссен отлетел назад, врезался головой в стену и свалился на пол кучей.