Лунный камень мадам Ленорман

– Она отдыхает.

– Передай, что ей следует прервать свой отдых, поскольку от этой встречи зависит мое решение и ваше с ней будущее. Где я могу подождать?

Стася проводила гостью в кухню и предложила:

– Кофе сварить? Или чай?

– Кофе, но сначала растолкай свою мамашу.

Мама и вправду спала, одетая, чего прежде не случалось, и долго возилась в постели, не в силах понять, чего же Стася хочет. А услышав про гостью, велела:

– Иди к ней. Я скоро.

Стася и пошла. Она сварила кофе, такой, как любил отец, на песке и со щепоткой какао. И женщина, приняв чашечку, вдохнула аромат:

– Чудесно. Благодарю. А теперь иди, поиграй, пока мы свои дела решим.

Стася и ушла, правда, недалеко. Если спрятаться в ванной, то через дыру в перегородке можно услышать, о чем говорят в кухне. А ей было ну очень любопытно.

– Вижу, у вас был тяжелый вечер, – в голосе гостьи звучала насмешка.

– Что вам надо? – а вот мамин был сиплый.

– Поговорить.

– Я слушаю.

– Вы понимаете, сколь неустойчиво стало ваше положение?

Молчание. Мама умела выразительно молчать. Неодобрительно. Сердито. Или обиженно, когда Архип вновь уходил или не появлялся. Она считала, что молчание по-своему умеет говорить. Для Стаси это было слишком сложно.

– Не будь у вас дочери, я бы сделала все, чтобы выжить вас. С работы. Из этой квартиры, полученной, к слову, незаконно. Из города, – женщина говорила спокойно, но Стасе стало страшно.

Куда им идти? В деревню возвращаться? В старый, забытый уже дом?

– Но перед смертью Архип просил меня позаботиться о ребенке. Он назначил ей содержание, которое я буду выплачивать.

Снова тихо. Почему мама не ответит?

– Вам тоже полагается кое-какая сумма, которую я отдам. Но девочка будет получать деньги ежемесячно до достижения ею восемнадцатилетнего возраста. Что вы станете делать дальше, меня волнует мало. Вернее, не волнует совершенно.

– Ты завидуешь.

– Чему? – спросила женщина.

– Он любил меня. Столько лет жил с тобой, но любил меня.

– Любил? – раздался смешок. – Милая, если тебе нравится так думать, то пожалуйста. Но по мне, Архип тебя использовал. У мужчин имеются потребности определенного рода, а так уж вышло, что природа обделила меня темпераментом. Вот он нашел тебя, милую девочку без особых амбиций. Чистую. Аккуратную. Верящую в то, что однажды он меня бросит и женится на тебе… конечно, ребенка он не планировал, но тут уж бывает…

– Ты лжешь!

– Зачем? Случайные связи опасны, а ты всецело его устраивала. Да, он что-то там тебе дарил, давал деньги… но это по сути были такие копейки, что… да и подумай, если бы Архип и вправду любил тебя, то разве не позаботился бы? Достаточно было упомянуть в завещании… или содержание назначить не только дочери.

И она ушла.

А мама вновь налила себе, но уже не вина, а коньяка.

Спилась она как-то быстро. Она набиралась с утра, сначала – коньяком и вином, которых в доме имелись немалые запасы, потом – водкой. Стася пыталась остановить, говорила, что любит, просила больше не пить, но от рождения была косноязыка, оттого и просьбы ее оставались без внимания. Мама от Стаси в лучшем случае отмахивалась, в худшем – наливала и ей, требовала сесть, выпить.

– Я ж не алкоголичка, чтоб одной пить, – говорила она, приглаживая встрепанные, выжженные перекисью волосы. – Садись, Стасенька… за что мне такое? Горе ведь, горе… я знаю, она нас ненавидит. А за что? За то, что нас Архипушка любил…

Вскоре матушка, очнувшись от алкогольного бреда, задалась целью найти новое счастье в жизни. И нашла, верно, в ближайшей подворотне. Счастье было старше ее, кривовато, лысовато, с оплывшими чертами и привычкой курить, сидя на унитазе.

– Ничего, – мама же смотрела на чужака безумными влюбленными глазами. – Он хороший!

И замуж позвал. Расписались в местном ЗАГСе, и тут же, под елочками, выпили за молодых, прямо из горла.

– Что, не рада за мамку? – спросило счастье, подкрепив вопрос подзатыльником. – Можно подумать, нужна она кому-то с таким захребетником…

После свадьбы счастье ушло в запой, психика не вынесла свалившейся на него удачи. И в доме появились чужие грязные люди. Они приходили без спроса, лезли в холодильник, расхаживали по комнатам, забредая порой и к Стасе, хотя свою комнатушку она и закрывала.

– Ишь, гонористая, – обижался за приятелей мамкин муж, но не трогал, потому как Стася пригрозила, что милицию вызовет, что лучше ей в детдоме жить, чем с таким вот. Не то чтобы ему было не плевать, где обитает Стася, но за нее платили.

Деньги приходили каждую первую среду месяца, почтовым переводом, который мамка, причесавшись, надев старое платье – она даже становилась похожа на себя прежнюю – шла получать на почту. И тем же вечером в доме собиралась толпа. Покупалась уже не водка, а дешевое плодовое винишко, закуска, сигареты.

– Когда мне исполнилось семнадцать, они умерли оба, – она одернула полы короткой куртейки. – Отравились водкой. И я осталась одна.

Ее история была столь же обыкновенна, сколь и сама Стася.

– Честно говоря, я испытала огромную радость. Конечно, скажешь, нехорошо желать смерти родной матери, но она уже не была моей матерью. Так, пустая оболочка. Я уже тогда умела чуять иное. Бабкин дар – мама, напившись, ведьмой ее называла. И приговаривала, что у меня от старухи глаза, недобрые.

Мефодию было неприятно, что его отец оказался совсем не таким, каким он привык его видеть. Всегда ведь в пример ставили! И Мефодий изо всех сил старался соответствовать.

Тянулся.

Не дотянулся.

– Я кое-как похороны устроила. Потом квартиру отмывала, все же за мной осталось. Хорошее наследство. И я ремонт сделала, хватило денег, которые твоя мать присылала. Не скажу, чтобы особо щедра была, но… думала поступить в универ, а потом глянула трезво. Особым умом я никогда не отличалась, учиться, честно говоря, не любила. Ну да, могу попробовать поступить куда попроще, но… кем я стану, отучившись пять лет? Учительницей? Буду сидеть при школе, получать гроши…

– А кем ты стала?

Ему был внове ее холодный расчетливый практицизм, как и непривычное самоуничижение.

– Повар-кондитер, хороший, к слову. На мои торты всегда спрос был… в общем, я квартиру отдраила, поступила учиться, чтобы толк был. На мои восемнадцать твоя матушка сделала подарок – перечислила впятеро против обычного, и денег хватило надолго.

Она говорила обо всем просто, а Мефодий, разглядывая ее вновь и вновь, удивлялся. Вот неужели эта женщина – его сестра?

– Потом стала комнаты сдавать, тоже доход. Выбирала кого поприличней. Так и жила себе потихоньку. Работала. Руки-то у меня росли откуда надо. Меня искали, заказывали… ты не поверишь, сколько способен заработать человек с талантом!