Лунный вариант

Что ты скажешь о себе, Маринка? Она всматривалась в зыбкую линию горизонта, казавшуюся синеватой над зубчаткой далекого леса, и думала: «Любовь — это ведь талант. Редкий, не каждому достается, и поэтому не каждый способен на большую, сильную и гордую, бесстрашную любовь». Она думала о муже. Высокий, лобастый Евгений Русанов, чем-то он занят сейчас? Наверное, носится но заводским цехам в перепачканном синем халате. А может, в конструкторском бюро спорит с кем-либо из своих коллег о сварке узлов или монтаже каких-нибудь очень ответственных лючков, потому что на космическом корабле, в доводке которого он принимает участие, все детали очень ответственные. Потом он вернется в городок, в их квартиру и будет ходить по комнате, близоруко щурясь оттого, что расстался со своими роговыми очками, размахивая руками, будет говорить Маринке о прошедшем дне, вспоминать его удачи и неудачи. Год назад познакомилась с ним Марина, когда начала ездить на завод, где рождался новый космический корабль. Инженер привлек ее своим простодушием, своей какой-то неустроенностью и беспомощностью перед обыденной действительностью — извечное свойство людей, увлеченных наукой. Он, рассчитывавший тончайшие детали конструкций, становился в тупик, когда надо было повесить на стене картину или разобрать отказавший электрический утюг.

— Ты знаешь, Маринка, — смеялся Евгений, — я бог своей узкой специальности. А вот для утюга моей эрудиции, как видишь, маловато. Возьмись сама. Ты же будущая космонавтка. У тебя скорее получится.

Марина сама приступала к починке и через несколько минут с торжествующим видом включала утюг.

— Не боги горшки обжигают, — говорила она язвительно.

Как-то, когда не было дома Субботина, его жена попросила Евгения укрепить в деревянной крестовине новогоднюю елку. Возвращаясь с занятий, Марина услышала на лестничной площадке отчаянные удары и увидела, как ее муж одной рукой держит елку за колючий ствол, а другой бьет молотком по подставке.

— Постой, Евгений, — захохотала Марина, — ты же бьешь там, где не надо. Всю крестовину поломаешь.

Русанов снял очки и близорукими глазами с ненавистью посмотрел на елку.

— Ты права, девочка. Этот агрегат уже и на самом, деле дал трещину.

— Бог ты мой! — всплеснула руками Марина, пока муж платком вытирал со лба обильный пот. — Да зачем же ты взялся не за свое дело?

— Так ведь женщина попросила… — горько вздохнул Русанов.

— Ах ты, рыцарь мой бестолковый! — Марина приподнялась на цыпочки и поцеловала выпуклый лоб мужа…

Так и прожили они свой первый брачный год. Ни одной размолвки, ни одной бурной сцены. Марину покоряла и эта его простодушная беспомощность перед житейскими заботами, и его огромная влюбленность в дело, которому он служил. На заводе Русанов считался одним из многообещающих инженеров-практиков. Он не был многоплановым специалистом, работал в одной только области, но знал ее так, что все ведущие конструкторы часто прибегали к его консультациям.

Марина любила наблюдать за ним в поздние часы. Часто Евгений поднимался с постели среди ночи, нашарив босыми ногами домашние туфли, бесшумно уходил из спальни в другую комнату, которую они превратили в рабочий кабинет. Полоска света просачивалась сквозь дверь в спальню, будила Марину. Она подходила к неплотно прикрытым створкам двери, слегка их распахивала и видела склонившегося над тетрадью мужа, складки, бороздившие его лоб, мелкие цифры, которые он безжалостно зачеркивал, едва лишь они появлялись на чистом листе. В такие минуты несколько полное и рыхловатае лицо Евгения становилось красивым, одухотворенным. И Марина неслышно отступала в темную глубину спальни, ощущая радостные толчки сердца. В такие минуты она его любила удивительной любовью. «Интересно, что он скажет ей теперь, когда узнает об этом? — подумала Марина. — Что перевесит: радость или огорчение?

Гравий на обочине асфальтовой дорожки едва захрустел, до того легкими были чьи-то шаги. А минуту спустя Марина ощутила на шее теплое дыхание и почувствовала прижавшееся к ней плечо. Только один человек мог таким образом выдать свое присутствие.

— Женька, это ты, — даже не спросила, а утвердительно сказала Марина.

— Как узнала? — настороженно поинтересовалась Светлова. — Ты даже и глаза не скосила в мою сторону. У тебя на затылке локатор, что ли?

— Локатор, — не оборачиваясь, засмеялась Бережкова. — Эх, Женька, Женька, кто же, кроме тебя, может так ласково прижиматься! Самая любимая и самая добрая, Женька. Да я должна чувствовать, что ты ко мне спешишь, когда ты взялась за дверную ручку в своей квартире.

— Вот ты какая. Маринка! — грустно вымолвила Светлова, и ее плечо мгновенно отстранилось от подруги.

— А разве ты не такая?

— Не такая, — тихо промолвила Светлова, и в голосе ее зазвенели упрямые нотки: — Совсем не такая… не ласковая и не добрая!

— Выдумываешь, — недоверчиво протянула Марина.

— Выдумываю? — вскричала Женя. — Как бы я хотела, чтобы все это было выдумкой. Но ведь это правда. Неумолимая правда.

— Что «это»? — с ударением спросила Марина.

— Ты хочешь знать? — Светлова теперь говорила быстро и твердо, как человек, на что-то решившийся. — Правда часто бывает не сладкою, но я все равно тебе скажу, потому что не могу. Только ты не оборачивайся, Маринка. Сиди как сидела, иначе я не выдержу… твоих глаз не выдержу.

— Говори, — напряженно улыбнулась Бережкова.

— Маринка, — торжественно и горько начала Женя. — Я не имею права молчать. Я обязана тебе признаться, чтобы ты знала, какой я маленький и ничтожный человечишко. В тот момент, когда сегодня зачитали в приказе твою фамилию, я не могла с собою совладать. Понимаешь, Маринка, я тебе позавидовала. Зло позавидовала. Мне стало жалко и обидно, что полечу не я, что рушится надежда всех этих лет. Понимаешь?

— А теперь? — строже спросила Бережкова.

— Что теперь? Теперь я взяла себя в руки, потому что все правильно. Ты крепче меня и лучше выполнишь задание. Вот я и рассказываю тебе обо всем.

Бережкова порывисто прижала к себе светловолосую Женькину голову, вгляделась в такие знакомые серые глаза, как маленькую, погладила ее по короткой стрижке волос.

— Женька, Женька! — вздохнула она счастливо. — Глупая, сумасбродная Женька! Если бы ты не пришла сейчас ко мне, это была бы не ты.

— Значит, ты меня прощаешь?

— За что? — засмеялась Марина. — За минутную человеческую слабость? Это же прекрасно, что мы говорим до конца друг другу всю правду. Если бы тебя утвердили в экипаж, а меня дублером, я бы тоже тебе завидовала. Только не главное это сейчас. Слушай, Женька, я доверяю тебе тайну, о какой еще не знает никто. Ни мой муж, ни генерал Мочалов, ни сам начальник медслужбы. Ты будешь молчать об этом, Женька? Поклянись.

— Могила! — сказала Светлова и кулаком, по-мальчишески, стукнула себя в грудь.

— Так слушай. Я никуда не полечу… ни в космос, ни на космодром в качестве дублера.

Женя вырвалась из ее рук, ухватила Марину за твердые плечи, отодвинула от себя. Увидела глаза, грустные и возбужденно-радостные одновременно, подернутые легкой дымкой. Что-то новое, затаенное сияло в них.

— Что с тобою, милая Маринка! Ты, завоевавшая на это право таким упорным трудом на Земле, ты, которая, как стеклышко, собираешься… отказаться от полета?!

— Я беременна, Женька, — тихо призналась Марина.