Лунный вариант

Подали трап, а потом подъехала к самолету черная и оттого почти невидимая в сумерках «Волга». Желтый луч света вырвал из мрака белое туловище лайнера и закопченные капоты двигателей. Свет погас, хлопнула дверца, и рядом с «Волгой» появилась одетая темнотой фигура шофера. Убийвовк помог Горелову снести чемодан и сверток.

— Вы за мной? — окликнул Горелов шофера, и тот безмолвно кивнул головой.

Разбрызгивая желтый свет, помчалась «Волга» от аэродрома к Степновску по такой знакомой Алексею дороге. Он вспомнил, как отправлялись они с тяжелыми парашютными ранцами по этой дороге на прыжки, как усталые возвращались с аэродрома домой и как уходили потом с полотенцами через плечо на Иртыш.

Степновск возник за пригорком в сетке густых веселых огней. Несмотря на поздний час, гремела музыка на танцевальной площадке и хриплые, искаженные расстоянием доносились голоса актеров из какого-то кинофильма. На большом белом экране мелькали тени. «Волга» остановилась у знакомого подъезда, и Горелов отпустил шофера, приказав ему подъехать через два часа.

— Может, вам помочь поднести вещи? — раздался вслед неуверенный голос из темноты.

— Сам, — сдержанно отказался Горелов. — Поезжайте.

Он подошел к раскрытой двери подъезда, увидел знакомую лестницу с деревянными ступеньками и деревянными перилами. Вспомнил, как совсем недавно, по-воровски оглядываясь, поднимался по ним. Нет, он не сомневался в своей любви. Просто опасался, как бы не пополз по Степновску ненужный стоустый слушок, оскорбительный для Лидии, и, кажется, своего добился — слушок не пополз. А теперь он шагнул в парадное спокойно и уверенно, как к себе домой. Едва лишь заскрипели под ногами ступеньки, распахнулась на первом этаже дверь, и любознательные женские глаза вопросительно скользнули ему вдогонку.

— Я не к вам, — весело отрезал Горелов, — и не заблудился к тому же.

Дверь стыдливо захлопнулась. Но на втором этаже, у ее квартиры, он понял, что волнуется, и замер, переводя дыхание. Нет, никакая сурдокамера не была в состоянии отучить его волноваться. Он был сейчас просто влюбленным, у него дрожали руки и мог прерываться голос. Он позвонил и долго слушал подъездную тишину. А потом шаги. Шаги, родившиеся в этой тишине и прозвучавшие, как ему показалось, очень громко.

— Кто это? — спросила Лидия недовольным голосом потревоженного в поздний час человека. Он растерянно промолчал, и тогда Лидия, уже совсем сердито, окликнула: — Да отвечайте же, кто там? Вы что, не нашли лучшего времени для шуток?

— Не нашел, Лидонька, честное слово, не нашел, — громко ответил он, едва сдерживая дыхание, способное изменить голос.

— Алешка, ты! Ой! — Она заметалась за дверью, сбрасывая цепочку, защелкали ключи в замках. Он успел подсчитать: один, второй, третий, и насмешливо вздрогнувшим голосом выкрикнуть:

— Крепко же ты запираешься!

Дверь распахнулась, и Лидия выросла на пороге. Была она в ситцевом простеньком цветастом халате с короткими рукавами. На голых руках он увидел веснушки и мелкие пупырышки, словно ей было зябко. А потом эти руки взмахнули, как два больших крыла, обхватили его за шею и оказались очень горячими.

— Сумасшедшая, подожди! — прошептал он счастливо. — Торт не помни.

— Какой еще торт? — засмеялась Лидия.

— Фигурный. С шоколадным оленем и какими-то вензелями. Я его в самом лучшем кондитерском магазине на улице Горького купил. Только не тебе, а Наташке.

Женщина отступила в глубь коридора, тихо сказала:

— Наташка уже спит. Не будем ее будить. Лучше завтра… утром.

— Завтра меня не будет, — угрюмо признался Горелов.

— Не будет? — огорченно попятилась Лидия. — Боже мой, а как я ждала! Приехал, чтобы подарить Наташке торт, и сразу исчезнешь? Но почему?

Алексей поцеловал ее руку, в ноздри втянул теплый волнующий запах загорелой кожи.

— Ты вся земная. От твоих рук парным молоком пахнет, — прошептал он.

— Тебе нравится? — тихо засмеялась Лидия. — Раздевайся, — и погасила свет. — Не говори сейчас ни о чем, — зашептала она в темноте, ища его губы. — Ради бога, не говори. Я знаю, что ты меня чем-то огорчишь.

Потом они сидели за маленьким столом, и Лидия угощала его холодным круто заваренным кок-чаем. Они долго молчали.

— Почему тебя завтра не будет? — спросила она наконец.

— Через два часа я должен уехать на аэродром и улететь.

— Надолго?

Он позвенел ложечкой в пиалке и усмехнулся:

— Нет. Если все благополучно сложится, я скоро вернусь.

— Куда ты летишь? — повторила она.

— На космодром.

— Уже? — и Лидия вдруг заплакала. Синие большие ее глаза заблестели, она уронила голову на стол. Алексей бросился к ней, откинул назад светлые пышные волосы, стал целовать мокрые от слез глаза и щеки.

— Ну, перестань, ну не надо, — утешал он ее, как маленькую, — будешь себя хорошо вести, позволю тебе половинку шоколадного оленя от Наташкиного торта взять.

— Пришло это? — всхлипнула Лидия.

— Это, — подтвердил он.

— Боже мой!

— Ты уже в четвертый или пятый раз поминаешь бога.

Вздрагивающие плечи Лидии замерли и выпрямились.

— Алешка, — сказала она грустным, выстраданным голосом, — какой бы я стала счастливой, если бы ты не был космонавтом!

— Сейчас об этом говорить поздно, — усмехнулся он. — Моя биография — давно размененная монета. Все выбрано и учтено.

Тыльной стороной ладони она смахнула слезу. — Вот видишь… ты даже сам жалеешь.

— Жалею? — повысил голос Горелов. — Что ты, Лидонька! Что ты, дорогая! Да если бы мне возвратили годы и спросили, кем я хочу быть, я бы, не задумываясь, ответил: космонавтом. Ты, родная, и не представляешь, сколько интересного и необычного меня ждет. Первым пройти по дороге, где никто не ходил: ни Гагарин, ни Быковский, ни Леонов.

— Все-таки… к Луне? — вздохнула она жалобно.