Лужок черного лебедя (Блэк Свон Грин)
Шрифт:
Папа затих, но гнев у него еще не прошел.
— Вот, со мной было то же самое, — рискнул я. — Но я не сразу повесил трубку, потому что думал, может, они меня не слышат. Джулия, у тебя там в трубке ребенок не плакал?
— Так, слушайте меня, вы двое. Нечего строить из себя частных сыщиков. Если какой-то шутник обрывает нам телефон, я не хочу, чтобы кто-либо из вас отвечал. Что бы ни случилось. Если эти звонки повторятся, просто выдерните аппарат из розетки. Ясно?
Мама все это время сидела молча. Что-то тут очень не так.
— ВЫ МЕНЯ СЛЫШАЛИ? — Папины слова были как кирпич, брошенный в окно. Мы с Джулией подскочили.
— Да, папа.
Мама, папа и я съели
— Очень вкусно, Хелена, спасибо. Мы с Джейсоном вымоем посуду — да, Джейсон?
Мама только издала не-звук и ушла наверх.
Папа принялся мыть посуду, мурлыча себе под нос не-песенку. Я составил грязные тарелки на окно, соединяющее гостиную с кухней, а потом пошел на кухню вытирать мытую посуду. Мне следовало бы заткнуться, но я думал, что день еще можно спасти и превратить в обычный, безопасный и нормальный, стоит только найти нужные слова.
— А соловьи, — Висельник просто обожает ставить мне подножки на этом слове, — бывают в январе? А, папа? Мне сегодня утром показалось, что я слышал одного. В лесу.
Папа тер сковородку железной мочалкой.
— Откуда я знаю?
Я не отставал. Обычно папа любит поговорить о природе и всяком таком.
— Ну тогда, в хосписе у дедушки. Ты сказал, что это соловей.
— А. Надо же, ты запомнил.
Папа уставился в окно на задний двор и увешанный сосульками летний домик. Потом издал такой звук, словно участвовал в конкурсе «Самый несчастный человек года-1982».
— Сосредоточься лучше на стаканах, Джейсон, а то непременно уронишь.
Папа включил радио, второй канал, чтобы послушать прогноз погоды, и принялся кромсать ножницами «Правила дорожного движения» редакции 1981 года. Папа купил «Правила дорожного движения» редакции 1982 года в тот же день, как они вышли. Сегодня на большей части Британских островов температура упадет намного ниже нуля. Водителям в Шотландии и северной части Англии следует быть осторожными, так как на дорогах гололедица, а жителям срединных графств надо повсеместно ждать больших массивов замерзающего тумана.
Я ушел к себе наверх и поиграл в «Жизнь», но играть самому с собой оказалось неинтересно. К Джулии пришла подружка, Кейт Элфрик, чтобы делать уроки вместе. На самом деле они только сплетничали о том, кто из шестого класса [1] с кем гуляет, и ставили синглы группы «Полис». Мои сто тысяч бед все время всплывали у меня в голове, как трупы в затопленном городе. Папа и мама за обедом. Висельник мало-помалу оккупирует весь алфавит. Если так пойдет и дальше, мне придется учить язык глухонемых. Гэри Дрейк и Росс Уилкокс. Они со мной и так никогда не дружили, но сегодня вообще сговорились против меня. И Нил Броз был с ними заодно. И наконец, у меня из головы не шла кисломордая бабка в лесу. Что все это значит?
1
В британскую среднюю школу ученики обычно поступают в возрасте 11 лет. Классы нумеруются начиная с первого. В отличие от классов с первого по пятый, обучение в шестом классе длится два года; таким образом, шестой класс соответствует возрасту 16–18 лет.
Жаль, я не могу просочиться в какую-нибудь трещину, чтобы все проблемы остались позади. На следующей неделе мне исполняется тринадцать лет, но тринадцать, судя по всему, еще хуже, чем двенадцать. Джулия без конца стонет, как трудно жить в восемнадцать
лет, но, с моей точки зрения, восемнадцать — просто эпический возраст. Никто не гонит в постель к определенному часу, карманных денег дают вдвое больше, чем мне, а свой восемнадцатый день рождения Джулия праздновала в ночном клубе «У Тани» в Вустере и пригласила тысячу друзей. «У Тани» — единственная в Европе дискотека, оборудованная ксеноновым лазером! Круть!По Кингфишер-Медоуз проехал папа в машине — один.
Мама, скорее всего, еще у себя в комнате. Она там стала подолгу сидеть в последнее время.
Чтобы развеселиться немножко, я надел на руку дедушкины часы «Омега». На второй день Рождества папа позвал меня к себе в кабинет и сказал, что должен вручить мне одну очень важную вещь, дедушкину. Папа хранил ее, пока я не вырос достаточно, чтобы мне ее доверить. Это были часы. «Омега Симастер Де Вилль». Дедушка купил их у настоящего живого араба в порту, который называется Аден, в 1949 году. Аден — это в Аравии, когда-то он был британской территорией. Дедушка носил эти часы не снимая, всю жизнь, и даже умер в них. Но от этого часы меня не пугали, а только стали еще важнее. Циферблат у них серебряный и большой, размером с монету в 50 пенсов, но тонкий, как фишка для игры в «блошки».
— Тонкость — это признак качественных часов, — сказал папа, серьезный, как могила. — Не то что пластиковые лоханки, которые нынешние подростки цепляют себе на руки, чтобы повыставляться.
Я гениально спрятал «Омегу» — по надежности этот тайник уступает только моему другому тайнику, жестянке от бульонных кубиков под половицей. Я вырезал перочинным ножом дырку в дурацкой книжке под названием «Столярное дело для мальчиков». Она стоит у меня на полке среди настоящих книг. Джулия часто роется в моих вещах, но этот тайник она не обнаружила. Я знаю, потому что уравновесил на книжке сверху полупенсовик. Кроме того, если бы Джулия нашла этот тайник, она точно украла бы мою идею. А я проверил ее книжную полку на предмет тайников в книгах и ни одного не нашел.
Снаружи раздался звук незнакомой машины. Небесно-голубой «Фольксваген Джетта» полз вдоль тротуара, словно водитель всматривался в номера домов. Доехав до конца нашего тупика, водитель — он оказался женщиной — развернулся (при этом мотор один раз заглох), и машина удалилась по Кингфишер-Медоуз. Надо было запомнить номер — вдруг его покажут в передаче «Телефон полиции 999».
Дедушка умер последним из всех моих дедушек и бабушек, и он единственный из них, кого я помню. Хотя бы отрывочно. Я рисую мелом дорогу для игрушечных машинок на дорожке в дедовом саду. Я в доме у деда в Грейндж-овер-Сэндз, смотрю фильм про войну и пью газировку под названием «Одуванчик и лопушок».
Часы стоят — я завожу их и ставлю стрелки на три часа с минутами.
«Иди на озеро», — бормочет Нерожденный Близнец.
На тропе через лес есть узкое место, на котором, как страж, стоит вязовый пень. На этом пне сидел Подгузник. Подгузника по-настоящему зовут Мервин Хилл, но один раз мы переодевались на физкультуру, он стянул штаны, и мы увидели, что на нем надет подгузник. Ему тогда было лет девять. Грант Бэрч начал его звать Подгузником, и уже много лет его никто не зовет настоящим именем. Проще поменять глазные яблоки, чем кличку.
Короче, Подгузник качал на сгибе локтя и поглаживал что-то пушистое, лунно-серое.
— Было ницьё, стало моё. Кто насёл — белёт себе!
— Привет, Подгузник. Что это у тебя там?
У Подгузника все зубы в каких-то пятнах.
— Не показу!
— Ну ладно тебе. Мне-то покажи.
— Кит… кит… — забормотал Подгузник.
— Кит-кэт? Батончик?
Подгузник приоткрыл голову спящего котенка.
— Китька! Была ницья, стала моя.
— Ух ты. Кошка. Где ты ее нашел?