Лужок черного лебедя (Блэк Свон Грин)

Царство Артура Ившема явно пришло в упадок после его смерти. Статуя Свободы валялась, как брошенное орудие убийства. Винни-Пух выглядел так, словно его облили кислотой. Мир растворяет вещи быстрее, чем люди успевают их сотворить. У Джимми Картера отвалился нос. Я его прикарманил — просто так, потому что потому. Единственным признаком жизни в доме была свеча, горящая в окне второго этажа. Я прошел вдоль Великой Китайской стены и чуть не остался без штанов — они зацепились за Эдмунда Хиллари с шерпом Тенцингом, которые указывали вверх, на вечернюю луну. За ними лежал крохотный квадратик газона в рамке из круглых белых камушков, похожих на мятные карамельки. Я одним прыжком перенесся на траву.

И погрузился в холодную воду по самые яйца.

«Ах ты дебил, — хохотал Нерожденный Близнец, — болван, кретин, урод!»

Я выкарабкался из водоема. Вода струилась по штанинам. Крохотные листики, словно капли блевотины, усеяли мои брюки. Вот мама-то разозлится. Но сейчас надо было думать не об этом — за следующим забором лежал самый опасный сад.

* * *

Хорошая новость — в саду мистера Блейка не было самого мистера Блейка, а на дальней стороне росли араукарии и шпажники. Отличная маскировка для «призрака». Плохая новость заключалась в том, что всю длину сада занимала теплица — она шла прямо под забором. Неустойчивым забором десятифутовой высоты, который дрожал под тяжестью моего веса. Мне придется ползти по этой изгороди, сидя на ней верхом, дюйм за дюймом, пока я не окажусь прямо напротив окна гостиной мистера Блейка. Если я упаду, то проломлю стекло теплицы и грохнусь на бетонный пол. Или наденусь на кол для подвязки помидоров, как священник в фильме «Предзнаменование», которого протыкает упавший громоотвод.

Выбора у меня не было.

Я мучительно медленно продвигался по занозистой верхней планке забора, которая резала мне задницу и ладони. Вымокшие джинсы тянули к земле и липли к телу. Я чуть не упал. Если мистер Блейк выглянет в любое из окон, я мертв. Я снова чуть не упал.

Я миновал теплицу и спрыгнул вниз.

Каменная плитка сделала «плак!». К счастью для меня, в гостиной мистера Блейка был только Дастин Хоффман из фильма «Крамер против Крамера». (Мы видели его, когда ездили в отпуск в Обан. Джулия весь фильм прорыдала, а потом объявила его самым великим фильмом в истории человечества.) Для одинокого мужчины гостиная мистера Блейка была какой-то слишком женственной. Лампы в кружевных абажурах, фарфоровые пастушки, пейзажи африканской саванны — такие можно купить на лестнице в «Литтлвудсе», если очень хочется. Наверно, его жена обустроила дом еще до того, как подцепила лейкемию. Я прокрался под окном кухни и дальше по саду — под прикрытием густых кустов, пока наконец не добрался до бака для дождевой воды. Не знаю, зачем я оглянулся на дом, но оглянулся.

И увидел лицо мистера Блейка в окне верхнего этажа. Выгляни он лишь на шестьдесят секунд раньше — неминуемо увидел бы, как я ползу по его изгороди. (Для победы нужна не только храбрость, но и удача. Я надеялся, что у Дурана в достатке того и другого.) Логотип «Роллинг Стоунз» на стекле окна явно выдержал все попытки его соскрести. Вокруг виднелись призраки других, бывших наклеек. Должно быть, в этой комнате когда-то жил Мартин.

Морщинистый мистер Блейк смотрел куда-то. На что это он смотрит?

Не на меня. Меня скрывают кусты.

В глаза собственному отражению?

Но глаза мистера Блейка были черными дырами.

* * *

Последний сад был Мервина Хилла. Папка Подгузника всего лишь мусорщик, но сад у него выглядит как владения Национального фонда. [27] Поскольку этот дом крайний в ряду домиков при церкви, сад при нем пошире. Затейливо мощенная дорожка шла к скамейке под трельяжем с вьющимися розами. Сквозь стеклянную дверь, выходящую в сад, я увидел Подгузника с двумя мальчишками помладше и мужчиной — должно быть, их отцом. Наверно, это гости. Они все вместе играли в «твистер». Подгузников папа как раз крутил волчок. Телевизор за диваном показывал самый конец «Крамера против Крамера», когда мать мальчика приходит его забирать. Я прикинул маршрут. Пара пустяков. На том конце двора компостная куча, с которой можно забраться на стену. Пригнувшись, я побежал к вьющимся розам. Воздух был густо настоян на их запахе.

27

«Национальный фонд объектов исторического интереса или природной красоты», обычно именуемый просто Национальный фонд — британская некоммерческая и негосударственная организация, основанная в 1894 году для охраны памятников природы, истории и культуры.

— Тихо ты, — невидимая женщина сидела на скамье в пяти футах от меня. — Ах ты, маленькая хулиганка!

— Ах ты, лапочка моя, опять брыкается, да, милая? — сказала ее невидимая собеседница.

Трудно было поверить, что они меня не услышали.

— Ой, ой… — Тяжелое дыхание. — Она обрадовалась, услышав твой голос, мамочка. Вот, потрогай…

Между трельяжем для роз и задней стеной был проход — достаточно широкий для меня, но слишком шипастый. Я в него не пролезу.

— Ты тоже скакала как заводная, — сказала невидимка постарше. Я понял, что это мамка Подгузника. — Просто колесом ходила и карате на мне отрабатывала. Мерв всегда был поспокойней, правду сказать, даже до того, как вышел.

— Ну уж я только обрадуюсь, когда эта барышня наконец соизволит выйти. Уж до того мне надоело ходить как кит на двух ногах.

(О боже! Беременная женщина. Уж это-то про них все знают: если их напугать, ребенок родится прежде времени. Тогда он выйдет дебилом, как Подгузник, а виноват буду я.)

— Так ты по-прежнему уверена, что это девочка?

— Элинор из бухгалтерии, знаешь ее, она проверяла. Подвесила мое обручальное кольцо на прядь моих волос у меня над ладонью. Если качается туда-сюда, то ребенок — мальчик. А у меня оно все петлями ходило, значит — девочка.

— Да неужели эту примету еще помнят?

— Элинор говорит, что ни разу не ошиблась.

(Я глянул на свои «Касио» — мое время почти истекло.)

Игра в «Твистер» переросла в кучу-малу из тел и извивающихся рук и ног.

— Ты глянь только на этих хулиганов! — с нежностью сказала мамка Подгузника.

— Бен очень расстроился, что его приятель, ну тот, который на складе работает, отказал. Насчет Мерва, я имею в виду, когда он школу кончит.

— Что ж делать, милая. Спасибо Бену, что побеспокоился.

(«Время!» — пульсировали мои часы. «Время!» Я слишком много думаю о других, это моя беда. Весь смысл «призраков» в том, чтобы быть крутым — таким крутым, что чужие беды тебя не волнуют.)

— Я вот беспокоюсь за Мерва. Особенно думаю про то время, когда… ну, когда нас с Биллом уже не будет.

— Мама! Не выдумывай, что ты такое говоришь?

— Но Мерв-то не может думать о своем будущем, верно? Он даже про послезавтра подумать не в состоянии.

— Но у него есть мы с Беном, если уж на то пошло.

— У тебя своих скоро будет трое, верно? И без Мерва есть за кем смотреть. А он растет, и с ним все трудней справляться, а не легче. Билл тебе рассказывал? Он однажды застукал Мерва в спальне с этим журнальчиком, с «Пентхаузом». Голые бабы и все такое. Дорос уже.

— Ну мама, это же естественно. Все мальчики так делают.

— Я знаю, Джекки, но то обычные мальчики. У них есть русло для выхода этого всего. Гуляют с девочками и всякое такое. Я люблю Мерва, но ты же сама понимаешь — какая девушка с ним пойдет? Как он будет содержать семью? Он — ни рыба ни мясо, понимаешь? Не настолько инвалид, чтоб получать пособие и все прочее, но чтоб таскать ящики на складе, у него винтиков не хватает.

— Бен сказал — это только потому, что они сейчас не нанимают. Рецессия и все такое.

— Самое печальное, что Мерв гораздо умней, чем прикидывается. Ему просто удобно строить из себя деревенского дурачка, потому что все другие ребята от него только этого и ждут.

Лунно-серая кошка перебежала газон. Еще несколько секунд — и начнут бить часы на церкви.

— Бен говорит, что на фабрику свиных шкварок в Аптоне берут кого угодно. Они даже Джайлса Ноука взяли, даже после того, как его старика упрятали.