Львиное Око

Октав показался ей похожим на плотника или грузчика. Грузный, с густой рыжеватой с проседью бородой и рыжеватой шерстью, видневшейся из расстегнутого ворота рубахи, он был длиннорук. Обросшие волосами лапы походили на обезьяньи.

— «Mon cher [23] , — читал он вслух записку Мишеля. — Это письмо вручит тебе великолепная молодая дама».

Не видя подходящего для себя места, если не считать пола или пыльной кушетки, покрытой куском засаленного красного бархата, Герши продолжала стоять с невозмутимым выражением неподвижного лица, соединив вместе затянутые в перчатки руки. Но сердце у нее билось, как птица в клетке. Ведь она находилась у порога новой, сказочной жизни. Кроме того, она задолжала за три недели плату за номер в H^otel-Pension du Panth'eon [24] , а Мак-Леод не желал прислать ей ни гроша.

23

Мой дорогой (фр.).

24

Гостиница «Пантеон» (фр.).

Размахивая своими огромными ручищами, Гийоне добрался до плетеного стула, стоявшего у кушетки. Ноги у живописца были непропорциональны по отношению к его могучему торсу, да к тому же одна нога короче другой. Похожий на хромую гориллу, он напугал молодую женщину. Смахнув на пол книги, рисунки и коллекцию эстампов, он предложил ей стул.

— Не обращайте внимания на пятна краски. Они старые, высохшие. Как и я сам. Так что костюм свой не перепачкаете. Черт меня побери, но впервые за много месяцев мне хочется писать. Снимите пальто. Нет? Холодно? Сам-то я зарос шерстью и не чувствую. — Открыв железную дверцу печурки, он бросил в жерло несколько поленьев. — Быстро нагреется, а подиум для модели рядом с печкой. Терпеть не могу писать гусиную кожу.

Фыркнув, он вернулся к окну. Герши опустилась на стул. Впоследствии Гийоне рассказывал, что голову она держала так, словно это протянутая ему для поцелуя голова Иоанна Крестителя на блюде.

— «Пока Герши не устроилась танцовщицей, она согласна работать натурщицей. Прислав ее, оказываю тебе услугу, mon vieux. Ton Michel [25] ». Она согласна, видите ли! И какого черта нынешние натурщицы не похожи на натурщиц? Актрисы! Танцовщицы! Даже писательницы и будущие художницы, упаси нас Господь. Что стало с профессией? Что ж, посмотрим на вас.

25

Дружище. Твой Мишель (фр.).

Встав, Герши сняла пальто, положила его на стул, отшпилила новую шляпку. Поправив обеими руками волосы, грациозно повернула голову налево, потом направо.

— Ты кого из себя корчишь? Лебедя, что ли? — Привстав на кончиках пальцев, Гийоне затопал ногами. — Хорошенькие головки нынче идут по су за пару, хочешь не хочешь. Но у меня есть настроение писать. Сквозь одежду я видеть не умею, но у тебя, по-моему, хорошая фигурка. Давай, поживей, будь умницей. Нет, сегодня я в ударе. — Он кивнул головой в сторону раздвинутой ширмы, стоявшей между подиумом и печкой.

Мы с Мишелем не сказали Герши, что Гийоне нужна обнаженная натура. Мы полагали, что она, при всей своей видимой скромности, знает, что делает. Разве она не полудикарка? И разве дикари на Яве не ходят в таком виде?

Позднее Герши призналась, что была буквально ошарашена. В тропиках она обнажала свое тело для того, чтобы в час полуденного отдыха свежий ветерок овевал ее кожу. Когда же она танцевала, то надевала сари, закрывавшее ее отсюда досюда. И она показала на ключицы и лодыжки. Раздеться в присутствии мужчины в ее представлении означало лишь одно.

Выпрямившись, Герши сказала:

— Должна заявить вам, месье, что я леди Грета Мак-Леод.

— Можешь рассказывать мне любые байки, пока я тебя рисую, — нетерпеливо оборвал ее Гийоне. — Что ты герцогиня Мальборо. Мне нравится цвет твоей кожи. Я сам не свой, когда вижу янтарь.

Подойдя к Герши, он взял ее за руку и сжал ее повыше и пониже локтя. Облизав губы, скрытые под лохматыми усами, с таким видом, будто готов укусить ее руку, и продолжая держать ее двумя пальцами, произнес:

— О, вполне удовлетворительно.

Герши вырвалась из его клещей и, покраснев, гордо заявила:

— Я лучше с голоду умру.

— Черт бы вас побрал вместе с Мишелем. Только время с вами потерял. Катись отсюда… О! Хотя, может, вы и в самом деле хорошо воспитаны, если так глупо себя ведете и краснеете. Очень вам к лицу. У благонравных девочек самое испорченное воображение. Послушайте, ледиМак-Леод… Лиза! Ли-за! — завопил он так, что Герши разинула рот. Торопливо прихромав к двери мастерской, он открыл ее и гаркнул:

— Оглохла ты, что ли?

Стуча деревянными сабо, в студию вошла полная женщина, одетая в скромное черное платье, такого же роста, что и Герши.

— Как же я доберусь до рынка, если ты так кричишь, Октав? — проговорила она обиженно. — Ах, здравствуйте, милая. Вам помочь расстегнуть крючки? Признаюсь, Октав в таких делах опытнее меня, но, возможно, вы стесняетесь?

— Моя жена, — произнес Октав, махнув рукой в ее сторону. — Лиза, объясни этому ребенку, что во время работы я никогда не развлекаюсь с женщинами.

— Со мной обстояло иначе, — спокойно возразила мадам Гийоне. — Но на это тебе понадобилось несколько недель. А до этого ты смотрел на меня как на пустое место.

— Да и то это было двадцать лет назад, — заметил Гийоне. — Так что решайтесь, Мак-Леод.

— Ты о чем? — спросила его жена.

— О том, чтобы позировать с голым задом.

— Вспоминаю свой первый сеанс, — проговорила мадам Гийоне. — Действительно, чувствуешь себя забавно, но лишь в первую минуту. Потом думаешь о том, чтобы быть естественной. Пусть он даст вам передышку, милая. Он ужасный эгоист. А кто вас прислал?

— Мишель Эшегарре ее прислал, — топнул ногой Гийоне.

— Как поживает дорогой Мишель? — любезно улыбнулась хозяйка. — Такой славный молодой человек. Когда он нас навестит?

— Не забудь луку, Лиза, — напомнил художник, пока жена его расстегивала крючки на корсете Герши. — А если груш купишь, а тебя стану боготворить. Приготовь обед к двенадцати, если можно. Ну, идите сюда, леди Как-бишь-вас. Каждая натурщица когда-то была девственницей.

Простучав деревянными подошвами, мадам Гийоне вышла, и из-за ширмы появилась голова и плечи Герши.

— Великолепно!

Несмотря на многие часы, проведенные ею во время репетиций на грубом полу номера в парижской гостинице, ступив на подиум, она вздрогнула. Хотя в студии было холодно, ее бросило в жар, и, хотя в двух шагах от нее в печке бушевало пламя, она дрожала. Но странное дело, вспоминала она впоследствии, она больше думала о своих кольцах и серьгах, чем о гусиной коже, покрывшей ее тело. Стоя к ней спиной, Гийоне разбирал свои кисти. Чтобы не думать о минуте, когда он повернется к ней, Герши сосредоточила свое внимание на том, какую танцевальную позу ей принять. Она подняла вверх и выгнула одну руку, распрямив ладонь; вторую прижала к бедру, изогнув таз, приподняв одну ногу.