Львиное сердце. Под стенами Акры

Ричард ожег собеседника взглядом, но Конрад уже повернулся к Проклятой башне, в изумлении наблюдая за сумасшедшей деятельностью у бреши.

— Господи Иисусе, только посмотри на этих глупцов! В прошлом нам не удавалось найти добровольцев для такой самоубийственной работенки. Как тебе это удалось? — Во впившихся в Ричарда глазах читались наполовину восхищение, наполовину зависть. — Они даже прямого приказа не слушались.

— Я им не приказывал. Только предложил по два золотых безанта за каждый камень, принесенный с бреши.

У Конрада отвисла челюсть, потом он хохотнул:

— И как мы не додумались до этого? Какой смысл обращаться к вере, если подкуп работает куда лучше?

— Это не подкуп, а вознаграждение за риск. И не говори мне, милорд маркиз, что они не заслуживают этого. Если только ты не намерен сам выбраться из укрытия и потаскать камни.

Даже в полумраке серклейи было заметно, как вспыхнули глаза Конрада. Но Ричард уже и думать про него забыл. Схватив арбалет, он одним плавным движением прицелился и спустил крюк. Болт поразил сарацина в грудь. Тот пошатнулся, изо рта у него хлынула кровь, и все англичане принялись вопить, потрясать кулаками и хлопать друг друга по плечу. На лице Конрада отразилось недоумение.

— Выстрел был хорош, не спорю, — процедил он. — Но не слишком ли чрезмерна радость? Разве только ты отправил к дьяволу самого Саладина?

Воинов подобный сарказм обидел, и они ощетинились.

Белые зубы Ричарда блеснули в некоем подобии улыбки.

— Передай Филиппу, что я только что отомстил за смерть его маршала, — сказал король.

На следующий день французы снова пошли на приступ и были с большими потерями отбиты. Сарацинский гарнизон отправил через гавань пловца предупредить Салах ад-Дина, что вынужден будет сдаться, если султан не придет на выручку. Затем осажденные предложили уступить Акру в обмен на гарантию сохранения жизни. Когда предложение было отклонено, арабы пообещали освободить по христианскому пленнику в обмен на каждого члена гарнизона, а также вернуть частицу Святого Креста, захваченную после победы Салах ад-Дина под Хаттином. Франки, как называли сарацины своих врагов, настаивали на «возврате всех их земель и освобождении всех пленников». В этом им было отказано. Требюше крестоносцев продолжали разносить стены, а одиннадцатого июля воины Ричарда и пизанцы провели совместную атаку на брешь в месте обрушения Проклятой башни. Арабы в итоге отбили штурм, но христиане были так близко от того, чтобы ворваться в город, что гарнизон осознал неизбежность поражения.

Рассвет пятницы, двенадцатого июля, выдался жарким и душным. Беренгария и ее фрейлины проводили томительные часы, не в силах думать ни о чем, кроме встречи в шатре тамплиеров, где военачальники Акры Сайф-ад-Дин аль-Маштуб и Баха ад-Дин Каракуш вели переговоры с Ричардом, Филиппом, Генрихом, Ги де Лузиньяном, Конрадом Монферратским и прочими вождями армии крестоносцев. Беренгария то хватала свой псалтирь, то клала обратно, Джоанна попыталась продолжать обучение Алисии игре в шахматы, но, поскольку взгляд ее то и дело устремлялся к пологу шатра, девочка, к вящей своей радости, ухитрилась поставить наставнице мат.

— Они ведь сдадутся, да? — спросила наконец Анна, озвучив мучивший всех вопрос. За шесть недель, минувших с тех пор, как ее мир перевернулся с ног на голову, юная киприотка неплохо продвинулась в изучении чужого языка и теперь продолжила по-французски с очаровательным акцентом. — Или все умрут, нет?

— Скорее всего, — кивнула Джоанна, слишком взволнованная, чтобы укрывать пеленой молчания суровый закон войны: замок или город, взятый с боя, не вправе рассчитывать на милосердие. Вопрос, будут ли выжившие, зависит от прихоти победителей или от возможности побежденных уплатить выкуп. После взятия христианами Иерусалима в 1099 году произошла кровавая баня, в ходе которой почти все мусульманские и еврейские жители города были преданы мечу. Однако четыре года назад Саладин пощадил иерусалимских христиан, поскольку Балиан д’Ибелин уговорил его принять выкуп. Джоанна гордилась тем, что посланные в Святую землю задолго до этого ее отцом деньги спасли жизни тысячи мужчин и женщин от печальной судьбы оказаться на сарацинских невольничьих рынках. Посмотрев на Анну, она поспешила смягчить первоначальный ответ:

— Вот почему они примут наши условия. Арабам известно, что в случае захвата города их ждет кровавая резня. Сдавшись, они могут спасти себя и тех, кто еще остался в Акре.

Анна перевела взгляд с Джоанны на Беренгарию, потом снова посмотрела на Джоанну.

— Раз исход ясен, то почему вы переживаете? — Прежде чем собеседницы успели ответить, принцесса вдруг понимающе улыбнулась, отчего на ее щеках образовались ямочки. — Ах, я догадалась! Вы боитесь за Малик-Рика.

Этим прозвищем сарацины называли Ричарда, и Анна тоже начала пользоваться им, к вящему веселью короля.

— Он может достаточно оправиться к следующему... — Киприотка нахмурилась, подбирая нужное слово: — К следующему приступу, так кажется?

— Так, — подтвердила Джоанна, обменявшись с Беренгарией сочувственным взглядом.

Хотя с каждым днем к Ричарду возвращались силы, физически он еще не был готов принимать участие в битве, а женщины опасались, что на уме у него именно это. Короля очень огорчило, что не ему довелось возглавить своих людей во время вчерашнего приступа. Джоанна и Беренгария надеялись, что Генрих, епископ Солсбери некий и остальные друзья Ричарда не позволят ему так безрассудно рисковать жизнью, но знали, каким упрямым способен он быть, поэтому молились, чтобы этот день осады стал последним.

Они собирались уже отправить одного из придворных рыцарей Джоанны в шатер тамплиеров, разузнать новости о ходе переговоров, когда услышали вдруг этот звук. То был рев тысяч глоток, более громкий даже, нежели производимый «греческим огнем», когда тот устремляется к цели, таща за собой дымный хвост. Мариам метнулась к входу и через секунду вернулась с улыбкой на устах.

— Либо заключен мир, либо весь лагерь сошел с ума: мужчины орут и вопят, а все шлюхи спешат помочь им устроить праздник!

Джоанна и Беренгария вскочили и радостно обнимались, решив не обращать внимания на факт, что это лишь временная передышка, что взятие Акры — это лишь первый шаг на кровавом пути к освобождению Святой земли.

Не прошло и часа, как шум стал нарастать, предупредив женщин о приближении Ричарда. Рядом с ним шагали Генрих и граф Лестерский, друзья и свита радостно следовали за ними. Король все еще выглядел тем, кем являлся — человеком, недавно вставшим с одра тяжкой болезни: щеки ввалились, лицо казалось особенно бледным на фоне рыжих волос. Но улыбка его слепила, а таким счастливым женщины не видели его никогда прежде.

— Дело сделано, — объявил он хрипло. — Акра наша.

Гарнизон крепости согласился сдать город, все оружие, включая метательные орудия, а также семьдесят галер из флота Салах ад-Дина, стоящие на якоре в гавани. От имени султана командиры обещали уплатить двести тысяч динаров и возвратить Истинный Крест. Полторы тысячи христианских пленников получали свободу, в том числе сто особо поименованных человек. За посредничество в устройстве соглашения Конрад Монферратский получал десять тысяч динаров. До выполнения условий гарнизон Акры удерживался в качестве заложников, а затем воинов и их семьи полагалось отпустить. Когда новости достигли Салах ад-Дина, тот ужаснулся и, посовещавшись с советниками, решил отправить после наступления темноты пловца в осажденный город с повелением не принимать подобных условий. Но вскоре узнал, что опоздал, потому как в полдень ему донесли, что на стенах Акры развеваются «знамена неверных».

ГЛАВА IV. Акра, Утремер

Июль 1191 г.

Акра была поделена между Ричардом и Филиппом, как и заложники из состава гарнизона. Это не обрадовало тех их крестоносцев, которые участвовали в осаде города с самого начала и рассчитывали на достойное вознаграждение после его взятия. После громких их жалоб два короля согласились уступить им часть добычи, но не все верили венценосному обещанию, и недовольство не вполне сгладилось. Не был удовлетворен разделом и Филипп, поскольку Ричард требовал ту половину города, где размещалась цитадель. Ему хотелось разместить там жену и сестру, Филиппу же предлагалось довольствоваться домом тамплиеров. Припомнив, что именно он занял королевский дворец в Мессине, французский монарх счел сей факт новым доказательством того, что его статус намеренно подрывают, и затаил на Ричарда очередную обиду.